Дневник библиотекаря Хильдегарт

Тётя Сельма – сестра Наташкиного отчима. Стало быть, Наташке она даже и не кровная родня. Но Наташка терпеливо переносит тёти-Сельмино присутствие в её доме. Впрочем, тётя Сельма, что может, всё делает для себя сама, только газ не зажигает – Наташка ей не велит, боится пожара.

— Уйдёт к себе в комнату и сидит там часами. Сидит и сидит. Видеть меня не хочет. Ну… то есть, не в смысле "видеть", а вообще, фигурально. Это вот характер такой противный. Как у отчима был характер, так и у неё, только у неё ещё хуже, у неё он вообще твердокаменный, как у скифскоой бабы какой-нибудь. И я, в общем, так и не знаю – то ли она меня терпеть не может, то ли ей всё по фигу, в том числе и я. Скорее всего – второе.

— А она тебе – как?

— Да ну… Старый человек, какой с неё спрос. Конечно, я её не люблю. За что мне её любить-то? Вон – скифская баба в музее. Её с таким же успехом можно любить. И главное – с такой же отдачей… Да на что она, эта любовь – в данном-то случае? Очень даже нормально живём. Не мешаем друг другу – и ладно. Блин! Опять чайник тёплый! Тётя Сельма! Ну, я же вас просила без меня чайник не кипятить! И суп не разогревать! Блин… Откуда суп-то? Я же сегодня не варила!

— Тётка, значит, сварила, кому ж ещё?

— На фига, спрашивается? Она его не ест никогда, этот суп! И чай, между прочем, не пьёт, один кефир хлещет бидонами… Тётя Сельма! Тьфу.. Всё равно бесполезно. Ни за что не отзовётся. Презирает.

Дверь в комнату Сельмы – как дверь в древний скифский курган. В щели между дверью и полом – непроглядная темень, густая, страшноватая и как будто живая.

На днях я зашла к Наташке вернуть ключи от её квартиры. Из-под двери в комнату тёти Сельмы сочился тусклый жёлтый свет и слышался бубнящий Наташкин голос. Я приоткрыла курганную дверь и заглянула внутрь. Внутри кургана было чисто и прибрано, на диване сидела тётя Сельма, напротив неё – Наташка с книгой на коленях.

— Ой! – сказала она мне. – Привет! А я и не слыхала, как ты вошла!

— А что вы читаете? – глупо спросила я.

— Кребийон-младший! – гордо сказала Наташка. – «Заблуждения сердца и ума». Обалденный детектив, между прочим.

— Хм… А ты уверена, что тётё Сельме?.. - ещё глупее спросила я и прикусила язык..

— А что? Нам нравится! Правда! Я тебе потом дам, если ты не читала – отличная вещь!.. Тётя Сельма, тебе не дует? Давай я тебя платком укрою получше…

— Не надо, - хмурится тётя Сельма. На её длинном скифском лице – ни малейшего движения чувств. – Лучше включи верхний свет Тебе же темно.

— Откуда она знает, какой свет включён? – спрашиваю я потом, на кухне, у Наташки. - И вообще – как она отличает свет от темноты?

— Чёрт её знает, как. По-моему, по запаху. Она мне как-то что-то такое говорила, что у темноты и света – разный запах. Врёт, наверняка. Как братец её врал всё время, так и она врёт… Наверняка она что-то видит. Немножко, но видит. А прикидывается, что совсем слепая…. Блин, надо же ей, кстати, за лекарством сходить! Совсем забыла, идиотка такая! Придётся теперь в аптеку тащится на ночь глядя!

— В такой темноте? У вас же ни один фонарь тут не горит! Может, до завтра?

— Не. До завтра не пойдёт. Надо сегодня. А чего темнота – подумаешь! Если что – буду по запаху ориентироваться!

5 март 2009 г. Призрак Оперы

Туську водили в оперу. Оттуда она вернулась сонная и задумчивая.

— Что-нибудь понравилось?

— Да-а… - (Сладкая дремотная улыбка из-под чёлки). – Когда все петь перестают и только музыка остаётся… И ещё – человек там один. Который перед началом палкой стучит: раз, два, три! – три раза. Это – призрак оперы, да?

— Откуда ты знаешь про призрак оперы?

— Не помню… Мне кажется, все про него знают. Ты разве не знаешь?

— Хм… Я что-то слышала, да. Кажется. Но, откровенно говоря, не знаю подробностей… Это что – призрак, который живёт в оперном театре?

— Ну, да.

— В каждом оперном театре – свой призрак оперы?

— Не в каждом. Только в старых. Куда надо приходить в платье, чтобы было, как стулья.

— Платье – как стулья?

— Да. – (Расправляет своё бархатно-вишнёвое театральное платьице, потом проводит ногтем по бархату и с удовольствием смотрит на вздыбившуюся тонкую дорожку). – Вот как моё, например. В других там нельзя. То есть, можно, но неприлично.

— Ага. Ясно. И что он там делает, этот призрак?

— Ну.. живёт. Смотрит, чтобы всё было в порядке. Если кто конфету стал разворачивать, когда уже всё началось, он эту конфету – раз!..

— …И в глотку ему забивает, на фиг! – гогочет Костик.

— Не-ет, - морщится Туська.- Просто берёт…хватает из рук эту конфету и на пол кидает, под стулья. А темно же, а конфета – то – тоже тёмная, вся в шоколаде… Её и не найдёшь! Или если кто разговаривает во время оперы, он тогда сзади тихо подходит… подходит и – раз! – железным таким….

— Когтем! Как у Фредди Крюгера! – радуется Костик.

— Не-ет. Не когтем. Знаешь – чем? Веером.

— Железным веером?

— Да. У него специальный веер такой. Не для обмахивания, а для тыканья. Железный. С пикалками такими… то есть с пилками…

— С пилками?! Ужас какой!