Дневник библиотекаря Хильдегарт

— Ого! Вот это уже разговор! Вторую… вторую назовём Фира. Зюма и Фира. Вместе будет Зюмфира. Получается, что и их разделили, и имя как бы разделили. А когда они воссоединятся, и имя тоже воссоединится и будет полным…

— И обои будут Зюмфиры?

— Да. Сёстры Зюмфиры. Только одна – Зюма, а другая Фира.

— Знаешь, что в тебе хуже всего? – говорит мне Юлькина мама, неслышно появившаяся из кухни и теперь нависающая над нами с заварочным чайником и полотенцем в руках. – Даже не то, что ты грубо и бесцеремонно вторгаешься в воспитательный процесс и сводишь на «нет» все мои усилия по формированию личности ребёнка. А то, что ты с таких лет приучаешь её к дешёвым сериальным сюжетам! Зюма и Фира – это же ещё хлеще, чем Зита и Гита! Тебе не стыдно, скажи честно?

— Нет, - честно говорю я. – Плавту же было не стыдно. И Шекспиру. И Мольеру. И… вообще – мало ли, кому. Это древний, освящённый веками сюжет. И не смей мне говорить о его банальности – вечное и великое не может быть банальным.

— Значит, завтра ты мне принесёшь Фиру, - задумчиво-приказным тоном напоминает мне Юлька.

— Если мама разрешит.

— Мама разрешит! – стонет мама, прижимаясь щекой к тёплому чайнику. – Мама всё разрешит! Из мамы вы уже и так высосали все соки и свили все верёвки, какие только возможно! А теперь – быстро за стол и пить чай!

— Я не пойду за стол, - строго и печально откликается Юлька и опять утыкается носом в колени.

— Как это – не пойдёшь? Чай с тортом пить не пойдёшь?

— Не пойду, - вздыхает Юлька.

— И с тётей Таней не пойдёшь?

— И с тётей Таней не пойду.

— Тогда и мы не пойдём! – решает мама. – Будем пить чай здесь, у тебя. В углу. Ты не против?

Юлька так поражена этим предложением, что не знает, как реагировать. Пользуясь её замешательством, мама быстренько тащит поднос с чашками и кусками торта, ставит всё это на пол, а сама садится напротив нас на ковёр, скрестив по-турецки ноги. Юлька сохраняет верность своей скорбной роли и не прикасается ни к чаю, ни к торту. Но и не уходит от нас в свою комнату, а остаётся сидеть на полу перед подносом и шмыгать носом в такт нашему разговору. Постепенно горе и злость стаивают и сползают с её лица, как мартовский снег. Остаётся только несколько небольших и нестрашных сугробов по краешкам, на которые уже можно не обращать внимания.

Потом она задумчиво, без обычных протестов, отправляется спать, а мы идём мыть посуду на кухню.

— Я сама её порчу, да? – спрашивает Юлькина мама, терзая полотенцем визжащую тарелку. – Так ведь нельзя, да? Надо или вообще не проявлять строгость или проявлять её до конца, как бы там ни было… А так, как я, - нельзя. Я же сама её порчу. А потом ещё и удивляюсь, почему она такая растёт… Ну, чего ты молчишь? Ты можешь мне сказать – «да» или «нет»?

— Да, - говорю я. – То есть, нет.

— Ну, вот.. Толку от тебя... Нет. Конечно, так нельзя. Надо быть твёрже. Раз наказали – за дело, между прочим, наказали – то всё, никаких поблажек… Пусть знает, что виновата. Кстати, что с это Фимой… Фирой… как её там? Как ты её собираешься покупать, интересно? Ты ведь не знаешь, какую покупать!

— Да, правда. С Зюмой я, по-моему, так и не успела познакомится.

— Вот видишь! Давай так: я куплю, а ты подаришь. Только ни в коем случае не проговорись, что это я купила! Слышишь? Очень тебя прошу.

11 март 2009 г. Ещё немного Юльки

***

— Юль, ты что в комнату не идёшь?

— Туда нельзя.

— Почему?

— А там бабушка проветривала. Знаешь, сколько свежего воздуха набилось? Полная комната!

***

Туська, которую с недавнего времени перестали пускать со мной в костёл, продолжает живо интересоваться тем, что там происходит.

— Ну, чего вчера было? Про что рассказывали?

— Да много, про что. Про Авраама, например. Как он должен был принести в жертву своего сына Исаака.

— Принести в жертву – это дракону отдать? – беспечно интересуется Туська.

— Не совсем, но вроде того. Авраам должен был убить Исаака. Собственными руками, представляешь?

— Представляю! – мечтательно говорит Туська. – Ну и что – убил?

— Нет. Не успел. Как только он связал Исаака, положил его на камень и занёс над ним нож, Бог сказал ему..

— «Ты что, Амварам, обалдел, что ли? Чего ты делаешь-то?» - старательным басом гудит из угла Юлька.

— Хм… Да. Верно. Примерно так и сказал.

***

— Ой.. Скорей бы уж старость, что ли, да?

— Юль, ты что? Зачем тебе старость? Я понимаю, Туська может о пенсии мечтать – она уже в школу ходит. А тебе-то зачем старость?

— Старенькой быть хорошо. Когда ты старенькая сидишь и плачешь, тебе говорят: не плачь, а то сердце заболит – и вакалардину дают с сахарочком. А маленькая чего? Только соберёшься поплакать чуточку, тебе сразу: а ну, перестань капризульничать! а то сейчас живо в угол пойдёшь!

3 апрель 2009 г. Из разговора с подругой-редактором