Дневник библиотекаря Хильдегарт

Будет пахнуть травами и мёдом,

Утопать в шелковистой прохладе,

Играть алыми и жёлтыми огнями,

Бормотать, звенеть и смеяться.

И солнце осветит пещеру

И отваленный от входа камень.

И сердце оборвётся в траву

И роса с него слёзы смоет.

2006/04/20 Вавилонская библиотека

— Я так и знала, что ты забудешь эту бумажку, - бормочет сквозь зубы девушка, угрожающе сжимая локоть хмурого молодого человека в круглых очках, замотанных скотчем, как у Гарри Поттера. – И что мы теперь будем делать?

— Подумаешь, - неуверенно хмыкает молодой человек. – Обойдёмся без бумажки. Я и так всё помню, если хочешь знать.

— Ага, помнишь ты, - бубнит девушка. – Знаю я тебя. А завтра с утра зачёт. Какая я дура, что с тобой связалась.

— Вы извините, - задушевно говорит молодой человек, приближаясь ко мне приставными шагами и напряжённо глядя в себя, - мы тут на днях у вас книжку брали… Ну… такую книжку… розовую. А может, серую. Толстую такую. – Он делает кругообразный жест рукой и прижимается щекой к читательскому билету. - К сожалению, я не помню автора. И названия тоже не помню. Но она нам очень нужна. Вы даже не представляете, как она нам нужна.

— Подождите немного, - сурово говорю я и со скрипом вытаскиваю зажатую между Зализняком и Зиндером хрестоматию Звегинцева. Лицо юноши озаряется торжеством.

— Ага! – восклицает он, поворачиваясь к девушке. – Я же говорил, что всё и так помню!

2006/04/22

У меня тоже был свой Крысолов. Только он не играл на флейте. А может быть, это была Снежная Королева. Только она не ездила на оленях и ничего не говорила про верность и про вечность. Она вообще была не очень разговорчива.

В первый раз это случилось во время прогулки. День был ослепительно-белый, томительный, пахнущий полынью и жёлтой пижмой. Я шла, загребая пыль тапочками, которые назывались «чешки», хваталась за придорожные стебли, царапая до крови ладони, бурно рыдала и скандалила сама с собой. Мама, тётя, сёстры и ещё какие-то родственники шли далеко впереди меня с твёрдыми беспощадными спинами и не оборачивались. Я знала, что они не обернутся, и где-то в глубине души хорошо их понимала. Солнце злорадно палило сверху, раскалённый песок, попадая в тапочки, колол и жёг пятки, голова гудела от жары и ярости, и воздух дрожал перед глазами, и всё внутри бессильно дрожало, захлёбываясь злостью и отчаянием. На минутку я замолчала, чтобы перевести дух, и вдруг поняла, что вокруг меня – пустота. Только дорога, небо и солнце. Я замерла, вслушиваясь в страшную знойную тишину, затем обомлела от неожиданного ужаса и тоски, присела на корточки и заскулила. И тогда ко мне вышел он.

Только это была – она. Высокая, широкоплечая, в просторном белом платье, полотняной косынке, покрытой в кружок, и вышитом бело-красном фартуке. Она вышла из пыли и солнца, тихо прошла сквозь густой, колеблющийся от зноя воздух, взяла меня за локоть и легко, без усилия, поставила на ноги.

— Ну, что? – сказала она. – Пойдём, что ли?

Я не спросила – куда пойдём. Я почему-то и так знала, куда.

— Я не пойду, - сказала я. – А мама как же? А Костик? А Наташка?

Она чуть усмехнулась и поправила на голове косынку. И я поняла ещё отчётливее, чем прежде, что ни мама, ни Костик, ни Наташка больше ко мне не вернутся. Они ушли, оставив меня на дороге. Они уже не помнят, что я есть. Они забыли.

— Нет, - сказала я. – Я не пойду. Я не могу. Я боюсь.

— А ты не бойся, - сказала она, всё так же усмехаясь и глядя на меня без сочувствия, но и без осуждения. – Что уж теперь бояться-то. Бойся – не бойся – всё одно ты наша. Пойдём, касатка. Тебе ж самой хочется.

Ладонь её была твёрдой, прохладной и нежной, а глаза – задумчивыми и насмешливыми.

— Пусть хочется, - сказала я, осторожно вынимая свою руку из её руки.. – Мало ли кому чего хочется… Мне домой надо.

— Ну, смотри, как знаешь - сказала она. – Гляди, не пожалей после.

Она нагнулась надо мной, вытерла мне фартуком пыль и слёзы со щёк, посмотрела ещё раз внимательно мне в лицо, а потом повернулась и ушла. Воздух расступился перед ней, а потом опять сомкнулся, и на поверхности его ещё долго дрожала лёгкая золотистая рябь.

Позже у нас с ней была ещё одна встреча. Я была уже взрослой, ходила в третий класс, но всё ещё побаивалась в одиночку ездить на общественном транспорте. Как-то раз две моих одноклассницы уговорили меня покататься на трамвае, а потом вылезли на дальней, незнакомой мне остановке и заявили, что идут в гости к какой-то подружке.

— А я? – глупо спросила я, надувая губы.

— А что – ты? – безжалостно ответили они. – Ты же её всё равно не знаешь. Поезжай домой, а то тебя ругать будут.

— Одна? – ужаснулась я.

— Ну и что ж, что одна? – захихикали они. – Боишься, что ли?

— Ничего не боюсь, - гордо сказала я. - Просто свинство это, вот что. Мы так не договаривались.