Дневник библиотекаря Хильдегарт

— А что, — проговорил вдруг желтоглазый, обращаясь к своим товарищам, — ведь это тот самый Феодул, который до сих пор бродит в потемках, не в силах уйти от тьмы и не умея прибиться к свету?

Тут Феодул поежился, всеми жилками ощутив приближение большой опасности. Что опасность надвигается серьезная — в этом он, поднаторевший различать ловушки судьбы, не сомневался; не ведал лишь, с какой стороны ждать подвоха.

Второй незнакомец снял с прутика закопченную рыбку и с сожалением поколупал ее пальцем.

— Ни холоден, ни горяч, — заметил он, и Феодул с ужасом осознал, что говорится это о нем, Феодуле.

— Однако вместе с тем и не вполне потерян, — добавил третий мягко, извиняющимся тоном.

— Глуп! — отрезал первый.

— Прост, — поправил второй, а третий возразил:

— Иной раз и прозорлив.

— Бывает добр.

— Но чаще — незлобив по одной лишь лености натуры.

— Ой, ой! — возопил Феодул, закрывая лицо руками. А трое у костра продолжали, словно никакого Феодула рядом с ними и не сидело:

— Не тощ, не тучен.

— Хитростям обучен, а вот к труду не приучен.

— Не сыт, не голоден.

— Не раб, не свободен.

— Духом суетлив, умом болен.

— Мыслями блудлив, душою беспокоен.

— Нет! — воскликнул неожиданно один из собеседников и бросил рыбку в огонь. — Она совершенно несъедобна!

Феодул слегка приподнялся и на четвереньках осторожно начал пятиться назад. Но сколько бы он ни пятился, костер и трое в белой, крепко пахнущей морем холстине не отдалялись от него ни на шаг.

И встали те трое, с громом развернув за спиною сверкающие крылья, и все вокруг вспыхнуло белоснежным светом. Тогда Феодул пал лицом вниз и зарыдал.

Тут один из ангелов чрезвычайно ловко задрал на спине Феодула рубаху и заголил тому те части тела, что обыкновенно и страдают при порке; второй принялся охаживать Феодула прутьями; третий же при каждом новом ударе приговаривал:

— А не лги!

— А не воруй!

— А оставь любодейные помыслы!

Феодул знай ворочался, извивался и бил о песок головой и ногами.

— Не буду я больше лгать! — клялся он слезно, и белый прибрежный песок скрипел у него на зубах. — Не стану впредь воровать! Помыслов же любодейных от века не имел!

— Имел, имел, — сказал тот ангел, что с розгами. А третий продолжал назидание:

— В Бога веруй без лукавства и умничанья! Чти Церковь!

— Какую мне Церковь чтить, — тут же спросил Феодул, — греческую или латинскую?

Ибо желал в этом вопросе наставления, так сказать, неоспоримого, из самых первых рук.

— Хитрее Сил Небесных мнишь себя? — прикрикнул на Феодула ангел. — Какая тебе от Бога положена — ту и чти!

И снова огрели Феодула по спине, да так, что бедняга лишь язык прикусил и более препираться не дерзнул.

Увидев, что Феодул больше себя не выгораживает, поблажек не выторговывает, а просто тихо плачет, отбросил ангел розги и сел рядом.

— Ну, ну, — молвил он негромко, — будет тебе, чадо. Вразумился?

— Вразу… — пролепетал Феодул.

— Отрезвел, умник? — строго вопросил другой ангел.

— Ox… — всхлипнул Феодул. Ангелы переглянулись.

— Врет небось, — вздохнул третий. Другой же, наклонившись, тихо поцеловал Феодула в щеку и шепнул:

— Это ничего. Пусть врет."

2006/04/14

Выйти в чёрный предрассветный холод,

Закутавшись до глаз покрывалом,

Пройти по белому мёртвому саду,

Цепляясь платьем за голые ветки,

Встать у входа в пещеру,

У края пустой могилы,

Глядеть в её затхлую бездну,

Дрожать от ломоты во всём теле,

От боли в распухшем от слёз сердце,

От холода серого предрассветного мира,

Который уже больше низачем не нужен.

Плакать о том, чего не случилось

И уже больше никогда не случится,

Чувствовать, как в душу залезают бесы

И привычно занимают насиженное место,

Злорадно усмехаться сквозь слёзы

И думать – а пусть себе лезут.

В серой тьме пещеры – какие-то тени,

Какие-то белые, страшные фигуры,

Не поймёшь - то ли призраки, то ли люди.

Спросят с суровой укоризной:

А о чём это ты, женщина, плачешь?

Сзади тихо подойдёт садовник,

Закутанный до глаз покрывалом.

Может, он знает, где мёртвое тело?

Надо бы спросить, да язык прилип к гортани

И в ногах – тяжёлая слабость.

Господин, скажи мне, а где же?..

Он скажет в ответ: Мария!

Сад, забрызганный пятнами рассвета,