Дневник – большое подспорье…

И от самой себя: нашла блокноты 63 года под названием: «Книга об Ахматовой»! Господи, какие же провалы в памяти. Черновик – но одним очерком – всё, над чем я потом билась в «Несчастье»[423], в главе о лирике. И совсем забыла. Помню только, что когда Толя Якобсон читал мне «Царственное слово»[424] – мне нравилось, но все казалось, что чего-то не хватает – а эта нехватка была уже мною, оказывается, заполнена.

Кончила ахматовские «Записки» до встречи Нового Года в 1961 г.

Суббота, 18 октября 75, дача. С нас не спускает КГБ глаз и уха. Телефон. Письма не доходят. А вчера пришли Люше два письма одновременно: от тетки[425] – она вскрыла, а там письмо от Пантелеева! в теткином конверте! И от Алексея Ивановича – она не вскрыла, там, видно, теткино. Прочитав, перепутали. «Вот как мы живем»[426]. Она пошла на телеграф – разумеется зря.

10 ноября 75 г., понедельник, Москва. У меня как-то была Мария Сергеевна – отдохнувшая, элегантная, помолодевшая – прочла мне свое письмо к Алигер о воспоминаниях Алигер[427] и ответ от Алигер к ней. Письмо Марии Сергеевны очень вежливое, но твердое. Письмо Маргариты Осиповны тоже вежливое, но глупое и не без подлости. Почти ни одного замечания она не приняла. Кончается письмо так: «когда я писала, мне казалось, что за моею спиной стоит А. А.». Ух, великий грех А. А. – пускала к себе – или точнее от бездомности – жила у нечистых… Алигер из группы Льва Левина, Мартынова и прочей нечисти – неподалеку от Книпович – которая сейчас разыгрывает «настоящую интеллигенцию», потому что они и впрямь грамотнее Сомова[428] или Софронова.

А у гроба стали мародеры
И несут почетный караул[429]

.

Вчера была у меня Ника – человек чистый, любивший А. А. и любимый ею, и знаток в самом деле, не Банникову чета. Как будто бы радость: Слуцкий заказал ей для «Дня Поэзии» печатный лист Ахматовой и об Ахматовой. Так вот набрать годного для печати можно бы, но объединясь, например, с Толей Найманом, у него ведь много. Нет; Слуцкий заявляет, что Найман когда-то что-то дурное сказал о нем А. А. и он, Слуцкий, не желает Наймана. Какой бабий подход к работе! У А. А. на самом деле насчет Слуцкого была точка зрения: «Добрый человек, лекарство привез мне». А о стихах: «Они существовали, пока были запретным плодом, теперь – нет». И спрашивала: «а с “Реквиемом” не будет того же, что со стихами Слуцкого?»

29 декабря 75 г., понедельник, Москва. Вчера вечером у меня были Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна. Попросил разрешения, чтобы и Таничка[430] приехала; я ответила, что в наш дом «она родилась приглашенной».

Сама же я позвала В. Корнилова, который, я знала, хотел увидеться с ними не в общей свалке, в которой был.

Андрею Дмитриевичу все-таки удалось (я принудила вопросами) кое-что рассказать. Не о Вильнюсе, увы, нет[431]. Но не менее ужасно. У него был молодой человек (лет 24) из Клина. Просил фотографию, говорил о религии – религиозен – и просил устроить встречу с корреспондентами. Андрей Дмитриевич подарил фотографию, а от встречи отговаривал. Поехал в метро куда-то на Белорусский; юноша с ним. В метро они продолжали свой разговор (не называя сути). Какой-то тип, шлявшийся за ними, сказал Андрею Дмитриевичу: «Что вы с этим ничтожеством разговариваете». Андрей Дмитриевич ответил: «Не вмешивайтесь, мы сами разберемся». Затем они расстались; молодого человека «агента» выбросили из поезда… Оформили смерть так: попал под поезд.

Заговорили об уголовных судах, я вспомнила дело об убийстве Марины Костоправкиной, неправо осужденных мальчиков, которых спасла Сарра[432]. Андрей Дмитриевич сказал, что у нас в уголовных делах такое же полное неправосудие, как в политических, что на уголовных следствиях всегда применяют пытку, битье, что он знает уже 2 случая, когда на следствии убили баптистов (ну, это не уголовники) – почему-то их тычут шилами. Что труп одного был доставлен в больницу якобы из другой, а на самом деле из тюрьмы.

Да. Мафия за работой.

Я сказала: – Господи, ну вот проснулся бы однажды Л. И. Брежнев утром и сказал себе: зачем собственно преследовать баптистов? Ну зачем? Перестанем-ка.

Андрей Дмитриевич ответил, что по его мнению Л. И. Брежнев никогда, наверное, ни о каких баптистах и не слыхивал, что вообще сейчас в верхах разброд, а КГБ само по себе чинит расправу.

3 января 76 г., Москва, пятница. Итак, мы живем в новом году.

Письмо от А. М. Финкельштейна[433] с добавлениями к Митиной библиографии. Он виделся с Гешей.

Звонок от Геши [Егудина] – не поздравительный конечно! – о том, что он увиделся с А. М. Финкельштейном.

– Как он тебе понравился?

Судить не могу, потому что он молчал, а я говорила 3½ часа…

Я сказала, что я в этого Финкельштейна верю, потому что он явно интересуется не только тем, что может ему пригодиться для реализации. Геша согласился. Потом произнес фразу, которая меня потрясла: