Эта чайная церемония была далеко не первой, которую я проводила после смерти отца. Я научилась искать утешение в его образе: воспоминания о нем оказались настолько тесно связаны с чайным домиком, что казалось, будто он все еще рядом, что следит за моими движениями, готовый помочь мягкими наставлениями. Однако в этот раз образ отца казался мне строгим и суровым, словно он знал обо всем. Я послушно отвечала на вопросы заместителя бургомистра о картинках на стене, предлагала приготовленные по всем правилам сладости и заварила крепкий чай — все, как он и хотел. Но мне никак не удавалось обрести спокойствие, которого требовала сосредоточенность во время церемонии.
Тяжко нести бремя нарушенного обета. Тяжко пытаться умилостивить мертвых, но еще сложнее не делать этого.
После церемонии наступило опустошение. Поздно вечером я закрыла двери чайного домика и вернулась по темной дорожке домой. От усталости тело казалось тяжелым и хрупким, как стекло. В слабом ночном свете раннего лета я рухнула на кровать и провалилась в сон.
В дверь постучали.
— Нориа! — позвала меня Санья. — Есть тут кто-нибудь?
— Подожди! — крикнула я в ответ и поднялась с кровати. Солнце стояло высоко. Я надела сандалии и, пошатываясь, пошла открывать дверь. На крыльце стояла Санья, в руках — четыре связанные между собой бутылки.
— Я уже послала тебе сообщение. Потом подумала, вдруг ты просто забыла ответить, в общем, пришла, как и договаривались.
Ах да, я же совсем забыла, что она должна прийти. Посмотрела на транслятор — индикатор мигает. Откинула с лица волосы и сказала:
— Я совсем ничего не слышала. А который час?
— Все в порядке, еще нет и девяти. Наверное, я пришла раньше времени, — ответила Санья.
Я распахнула дверь и пропустила ее в комнату со всеми бутылками. Только сейчас я заметила, что она принесла еще большой плотный конверт.
— По дороге к тебе встретила почтальона. Он как узнал, что я направляюсь сюда, попросил передать тебе вот это, чтобы не делать специально крюк.
Взяв конверт, я сразу его распечатала, так как знала, что он от мамы. Внутри лежал транслятор — немного подержанный, хотя в хорошем состоянии, и никакого письма.
— Странно, — задумчиво сказала я.
Похоже, Санья подумала то же самое.
— Ты уверена, что это для меня?
— Так сказал почтальон.
Я попробовала включить транслятор, но экран не загорался.
— Скорей всего, он просто разрядился, — предположила Санья.
У меня вдруг засосало под ложечкой, я ведь не ела со вчерашнего утра.
— Хочешь чаю? — спросила я.
Санья кивнула и пошла за мной на кухню. Я положила транслятор на подоконник на солнце — так он зарядится быстрее. Вскоре вскипела вода, мы разлили чай, и я приложила ладонь к экрану. Тот мигнул. Санья оказалась права: транслятор включился и считал мои отпечатки. В этом не было ничего особенного, все такие устройства позволяли открывать личный профиль пользователя или семьи на основании отпечатков пальцев, и в принципе любой гражданин, числящийся в государственном реестре населения, имел возможность входить в систему в любом месте, с любого прибора. Однако… На экране высветилось не мое имя. Транслятор сообщил: «
— Что там? — спросила Санья и встала из-за стола, чтобы рассмотреть получше. Когда она увидела надпись на экране, то изменилась в лице.
— Давай ты попробуешь? — предложила я.
Санья приложила ладонь к экрану, и на нем высветилось: «
— Гениально! — выдохнула Санья. — Это же поддельный транслятор!
Да-да, я очень хорошо знала такое выражение ее лица: она, наверное, уже соображает, как был взломан этот транслятор и, главное, получится ли у нее так же.
— Он синхронизирует чужие личные данные с твоими отпечатками пальцев. А так, в руках кого угодно другого это совершенно обычный транслятор.
В углу начал мигать красный индикатор. Я щелкнула по нему пальцем.
И никакой подписи. Почерк был мамин.
— Поедешь? — спросила после некоторой паузы Санья.