Да, она права. Даже если мы найдем (я найду, поправила я себя) воду, у нас не будет возможности доставить ее в деревню. Кто из деревенских решится отправиться куда-то далеко за водой? Предположим, некоторые жители уже достаточно натерпелись и решатся пойти искать для себя новое место, но Утраченные земли — закрытая территория, и туда нельзя, скажут они. Может быть, решатся один или двое, но чем больше окажется таких, тем сложнее будет добраться.
Нет, отказаться от плана было совершенно невозможно, я вынашивала его много недель и месяцев, так что я была готова попробовать, но в равной степени была готова отказаться от него как заведомо обреченного на неудачу и со временем позабыть обо всем. Так могло случиться, если бы тот день пошел иначе и если бы тогда не произошло того, что произошло дальше.
Санья включила археустройство. Диск завертелся, и мужской голос сообщил дату, рассказал о результатах исследования и о погоде. Сначала я следила по своей тетради, а потом, когда он дошел до места, которого мы раньше не слушали, начала записывать. Через полстраницы голос неожиданно прервался — послышались стук, шум, и женский голос произнес: «Начнем заново. Нильс, если слышишь меня, извини, я записываю поверх твоего дневника, но это куда важнее». Дальше — пауза.
Я посмотрела на Санью, она тоже узнала голос. В последнее время я была настолько поглощена изучением маршрутов, что практически забыла, что мы слышали его на самом первом диске. Не было ни малейших сомнений, что это говорила та же женщина. От волнения меня охватила дрожь.
«Как тут быть, с чего же начать… История не имеет ни начала, ни конца, есть только события, которым люди придают форму историй, чтобы распознать суть происходящего. И чтобы рассказать о чем-то, нужно определиться, что нужно оставить в стороне».
Она продолжала свой рассказ, а мы все слушали и слушали, и все остальные звуки утратили для нас всякий смысл. На улице облака заслонили небо цвета середины лета, но мы не видели этого. Все так же росла трава, все так же дышали люди, все так же вращалась Земля, но в стенах этой мастерской все вдруг изменилось: изменилось все, что окружало нас, изменилось подобно разбушевавшемуся морю, которое поглощает улицы и дома, но никогда не отступает и не отдает назад того, что забрало себе.
Потом голос утих, и в комнате слышались только тихое шипение диска и наше дыхание. Что-то во мне, нет, в нас, сошло с привычной оси, и, когда я посмотрела на улицу, мне показалось, что я будто прозрела, увидев впервые камень во дворе, засохший куст с колкими ветвями и паутину в углу.
— Как думаешь, все это правда? — наконец очнулась Санья. Ее голос был тонким, готовым прерваться, но от его звука треснувшее пространство вокруг нас никуда не исчезло, оно лежало — глубокое и безбрежное, подобно океану.
— Думаю, что все так и есть, — ответила я.
— Я тоже.
Санья выключила археустройство. Диск замедлил вращение и остановился. Наступившая тишина была самой тяжелой и неизбежной, какая только может быть: такая может окружать лишь истинное знание — не тайну.
В тот вечер в доме было пусто и молчал сад. По дороге лениво клубилась пыль, и я решила сходить к источнику. Солнце висело над горизонтом, легонько касаясь его, и наступившая вскорости летняя ночь была светлее зимнего дня.
Свет от фонаря плясал на темных стенах пещеры. Когда я опустила его к кромке воды, то увидела то, о чем давно подозревала.
Уровень воды упал. Нет, еще не ниже белой метки, но подошел совсем близко к ней, смотревшей на меня, подобно глазу с бельмом.
Глава 15
Я приподняла москитную сетку, вытерла пот и сделала глоток из бутылочки. Вокруг витала жужжащая туча темно-синих оводов. Я отмахнулась от них сумкой. Тяжелый воздух прилепил одежду к телу. Мутное солнце пылало где-то внутри раскаленных добела облаков. Хотя я простояла на рынке уже несколько часов кряду, мне удалось лишь обменять у пекаря тяжелый напольный вентилятор на два мешка сухарей. Ничего не поделаешь, может, вентилятор и стоит дороже, но в деревне никто не мог дать и этого. На самом деле мне хотелось запастись едой, которая не портилась, так что в принципе я не особенно прогадала.
Перед моей палаткой остановился невысокий коренастый дядька с облупившейся кожей на лысой голове. Я словно читала его мысли, наблюдая за тем, как он разглядывает вещи, принесенные мной из дома: два резных стула, которые выглядели бы слишком роскошно в его гостиной, несколько книг, читать которые ему будет некогда, и несколько тарелок, на которые ему нечего положить. Чуть дольше его взгляд задержался на сандалиях — две пары были старые отцовские, и одни остались от мамы. Он сравнил их размер со своими, напрочь разбитыми, но потом, видимо, решил не брать их.
— Тележка продается? — спросил он, показывая пальцем.
— Нет, у меня второй нет, — ответила я.
— Жаль. Я бы тебе предложил немного голубого лотоса или листьев для трубки, — пробурчал он, кивнув на прощание.