В общем, Семенычу я крупно задолжал. А в долг жить – это против моих убеждений. Кушать не могу полноценно, когда кому-нибудь должен. Приволок я к нему на шашлычок и баньку пару скороспелых телочек. Я тогда по-быстрому перебежал в рекламное агентство и занимался кастингом промоутеров[4]
для продвижения в магазинах каких-то майонезов-кетчупов. Фактически имел неограниченный доступ к свежим и хорошо сформированным женским телам с очень жадными до дензнаков душами. И угадал с подгоном-то.Вы не подумайте про Семеныча плохо. Вы лучше подумайте про него хорошо. Я когда его первый раз в бане веничком парил, не совру ни разу, плакал. Не виднелось на мужике живого места. И не все швы правильные хирургические, знаете ли. Как бы Старый красноречиво не молчал в стакан, а войны он хлебнул в избытке. Не такой Семеныч человек, чтобы потерять ногу под трамваем… И как после таких испытаний не полюбить жизнь пуще прежнего, в самых смачных ее моментах – бабах, да выпивке?!
Вот сижу я – сытый и гладкий ветеран битвы за бабло. А напротив сидит Семеныч – настоящий искалеченный ветеран битвы за Родину. Кто из нас круче? У вас одна попытка ответить. Нет, не так. Кто из нас прожил жизнь правильно? Вы ведь знаете ответ на этот вопрос. Вы родились с этим ответом в душе. Просто потом вам в нее много и качественно срали за деньги и поднять ответ с глубины не такая простая задача. Конечно, проще промолчать, чем баламутить неприятный осадок. Только рано или поздно, а с каждого обязательно спросится.
Так я и прибился к Семенычу кем-то вроде добровольного сутенера и регулярного собутыльника. Думаете западло? Да вы просто не пили с директорами всяких контор и так называемыми топ-менеджерами – разношерстной жуликоватой педерасней в дорогих костюмах. Вот там – самое западло. А главное, вам не доводилось знать Семеныча. Баб да выпивку, что я ему притаскивал, он считал как должное. Сразу себя так поставил. Но такой порядок вещей меня вовсе не унижал. Просто посидеть с Семенычем за одним столом, посмотреть ему в глаза, полюбоваться на его спокойные хозяйские движения, послушать его армейские байки – блин, это надо прожить каждому. За это и пошестерить чуток можно, тем более что Старый никогда без повода мне мое место не указывал. Он был прав, по-человечески прав, Старый: зачем унижать сверх меры того, что уже унизился сам? Причем добровольно.
Нет, пусть с поправкой на нашу современную реальность, но пионерил я для героического инвалида временами тоже неплохо: бегал за покупками, таскал и колол дровишки для бани, помогал чего по дому и на приусадебном участке. Опять же лишние деньги помог вложить и вроде вполне удачно, если б не чертовы зомби.
Судя по количеству историй, срочку[5]
Семеныч служил лет пять с половиной по всему Союзу от Владика до западной группы войск в Германии. Если кто помнит, мы и там стояли и еще много где. Пока все не рухнуло. На этом пунктике Семеныча несло и он готов был разорвать любого, кто скажет про СССР плохо. Я разок пытался выдать пару, как мне тогда казалось, весьма умных мыслей, почерпнутых от либеральных общечеловеков.Все кончилось ленивой плюхой по наглой морде и отлучением на календарный месяц. Не мог поступить по-другому человек, который верил в идею, проливал за нее кровь, стал инвалидом, а потом раз и все, ради чего ты сражался, ушло под хвост туповатому коту Тому и находчивому мышонку Джерри. Ради подозрительно нежной «дружбы народов» и однополярного мира во всем мире.
Таким образом, от меня до двухэтажной кирпичной хаты Семеныча путь не близкий, как вы, надеюсь, поняли из похмельного потока авторского сознания. Строго не судите, вам бы столько выпить вчера, да прослушать передачу «в мире животных» сегодня, то есть разговоры студентов и радиоперехваты бабушек в общественном транспорте. И вот еще – не ждите, что раскрою явки и пароли. Я уже пришел. Дверь во двор приоткрыта. Непорядок…
Двор коттеджа насторожил меня сильным запахом крови. Все остальные запахи – весны, частного сектора, Нефтезавода поблекли и отошли на второй план. Оба-на! Не сказать, чтобы совсем знакомый, но в такой концентрации непривычный…
У будки лежала Найда. Огромная беспородная собачила. Судя по повреждениям, убитая раза два или три. На месте головы – месиво. Вместо шерсти на боку бахрома рваного мяса, лохмотья шкуры – четырьмя крупными ладошками не накроешь. Рядом изжеванный протез хозяина. Крови-то, крови! Сердце и так колотилось как после тазика кофе и сложных переговоров с очередными упертыми защеканцами, поэтому я рванул в дом на первой космической.