Придумавший обоих Арбитман доказал, что разговор о фантастике и детективе (зачастую – ширпотребных) может выходить к очень серьезным проблемам и напоминать о «незыблемой скале» этических и литературных ценностей.
Турнир трех сочинителей завершился безоговорочной победой Арбитмана. Продолжения впредь.
Маргарита Хемлин
Повести «Про Берту» и «Про Иосифа» («Знамя», № 1, 10) показали, что радость от запоздалого дебюта (цикл рассказов «Прощание еврейки» – «Знамя», 2005, № 10) была совершенно закономерной. Читали мы и раньше про евреев – и не мало. Канон (рецепт) известен – клубы «смачных» запахов, галерея чудаков, старательно легкий акцент. Сентименты, надрыв, ирония – по вкусу. Со вкусом обычно дело обстоит плохо.
У Маргариты Хемлин – хорошо. Потому и пишет она не про евреев, а про людей. Про тех, кого любит и благодаря любви – знает. Потому что не играет в «тайны», а убеждает в неповторимости своих героев. Потому что верит не в мифологию крови, а в праведников, без которых не может продолжаться человеческое бытие. Потому что негодует на грех, а не на грешников, которые к греху не сводятся. Потому что видит над землей – небо.
Есть надежда, что уже знакомая и еще не знакомая проза Хемлин в новом году сложится в книгу.
Майя Кучерская
Роман «Бог дождя» (М.: Время) не вошел в короткие списки «Большой книги» и Букера. Тем хуже для этих почтенных институций. Роман удостоился Букера студенческого – тем лучше для всех нас, ибо не нами литература началась, не нами и кончится, а решение молодых филологов позволяет веселее глядеть вперед.
Героине Кучерской выпали два трудных и совпавших во времени испытания – верой (с обретением которой не кончаются, как хотелось бы, но начинаются настоящие духовные трудности) и любовью (конечно, для романа важно, что запретной, к монаху, – но в этом далеко не вся суть). Навсегда сломать молодого человека может любое из них. Финал романа – открытый, но его недоговоренность (мы не знаем, где на последних страницах сон переходит в явь) дарует надежду на то, что героиня взлетит над угрожающими безднами безверья и безлюбья. А то, что Кучерская, рассказывая о тернистом пути юной неофитки, ее болях, помрачениях и обидах, одновременно поведала о силе живой жизни и странном сродстве молодости и счастья, укрепляет наши надежды. И не только в отношении героини.
Андрей Дмитриев
Что вы, все пишущие, пишете о сломанных, раздавленных и сдавшихся людишках? Что вы все пишете о том, как жизнь нас опускает на колени, еще и накрывает медным тазом, потом еще и припечатывает сверху? Вы написали бы о том, как человек встает с колен. Вот почему прошу тебя внимательно обдумать все, что я тебе тут написал, и, если у тебя будет желание и вдохновение, профессионально написать о том, о чем тебе я написал. Пусть не рассказ. Пусть очерк.
Косноязычный, но «выпрямившийся» персонаж берет за горло живущего своей жизнью автора. «Меня это покоробило. Ну что за наглая манера «выкать», обобщая! Ну что за глупая уверенность, что твои частные проблемы – всегда желанная находка для писателя, которому и делать больше нечего, как только переписывать тебя!
И все же я Стремухину не отказал». Едва ли Андрей Дмитриев действительно получил «социальный заказ» от забытого одноклассника. Но голос персонажа писатель (а не внутрироманнный автор!) услышал. И написал не очерк, а роман «Бухта Радости» («Знамя», № 4; книжное издание – М.: Время). Дмитриев рассказывает о людях, не желающих стоять на коленях, подчиняться нахрапистому, пошлому и бездарному злу, быть «материалом» для мерзких – ведет ли их тоталитарное государство или шайка глупых жуликов – игр («проектов»). Да, в романе представлены и персонажи иного сорта, те, что по глупости или из жадности готовы стать «материалом» и, подчиняясь злу, множить его силу. Дмитриев думает и о них, но все же – во вторую очередь. В первую – о тех, кто ищет путь в Бухту Радости. Но… Иными – лучшими – словами говоря:
Но туда выносят волны
Только сильного душой!..
Смело, братья, бурей полный,
Прям и крепок парус мой.
19 декабря
Круглый год
Вальтер-Скоттовский историзм, его русские изводы и «Князь Серебряный»
Александру Алексеевичу Долинину