Если вообще возможно мгновенно ощутить, что ты забеременела, то именно это со мной и произошло. В каком-то уголке души вдруг точно лампочка загорелась, какая-то часть тела вдруг подала сигнал. Я не позволяла себе четко осознать это, но, как только я получила из «Прозрения» предложение писать книгу, внутренний голос небрежно сказал мне: «Да, кстати, ты наверняка беременна». Но спешить я не стала и тест сделала только утром своего сорокалетия, потому что хотела, чтобы хотя бы для меня это событие стало значимым. Задержка была всего в несколько дней, но я не удивилась. Пописав на полоску теста, я не облилась холодным потом и не задрожала, как в прошлый раз. Я не волновалась. Когда на бумажной ленточке теста начала проступать вторая полоска, я с облегчением поняла, что меня затопляет радость. Это новая жизнь — во всех смыслах! И для меня, и для ребенка, и для Джулиуса, если он захочет. И ничто в целом мире не заставит меня отказаться от этого шанса на счастье. Я чувствовала себя непривычно спокойной и уверенной. Я четко знала, что буду делать. Нет, на этот раз я не буду орать о своей новости на всех перекрестках и спрашивать чужого мнения, чтобы потом меня отговорили. Впервые в жизни я, сорокалетняя взрослая женщина, поступлю так, как считаю нужным.
Бумажную полоску теста я бережно упрятала в сумочку и отправилась на работу. По дороге забежала на почту, купила конверт, проложенный изнутри пупырчатым полиэтиленом, запечатала в него свою драгоценность и отправила Джулиусу. Ни открытки, ни записки, ни строчки вообще. Он и так поймет. В магазине меня уже поджидал Майлс — с круассанами, кофе и шампанским, в качестве отвальной. Из музыкального центра разносились умильные рождественские песнопения, я пила кофе, притворялась, что прихлебываю шампанское, и ловила себя на том, что давно не ощущала такой легкости и покоя — ведь обычно я напряжена и вся на нервах. Благодаря новости — пока еще только моей — мне было уютно в своем теле как никогда. Не то чтобы я не страшилась будущего — конечно, страшилась. Но сейчас я воспринимала судьбу как несущуюся вскачь лошадь, и единственный способ справиться с ней, по-моему, было просто положиться на волю неба и отпустить поводья. Не сопротивляться и не бороться. Тогда она, не чувствуя сопротивления, смирится сама.
Рабочий день уже был в разгаре, когда неожиданно пришел рассыльный и принес для меня пакет.
— Уверена, это какое-нибудь кошмарное изделие из маминых каталогов, — сказала я Майлсу, расписываясь в квитанции. — В прошлом году она подарила мне, как это… в общем, такую штуку, электрический выковыриватель косточек из вишен. Может, в этот раз такой же, но для авокадо? В ознаменование моего юбилея?
В разрыве коричневой обертки показалась чистейшая бархатная синева коробочки от Тиффани — в форме яйца.
— Ну, мама дает! — воскликнула я. — Наконец-то предки раскошелились на ювелирку. Видно, считают, что я уже большая девочка.
Конечно, мне было ужасно приятно, но в голове тут же пронеслось: «Если рожу девочку, будет кому передать».
Я нетерпеливо открыла фирменную коробочку и остолбенела.
Внутри сверкало яйцо Фаберже — то самое, фамильное, Джулиуса.
У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло от потрясения. Я дрожащей рукой вынула яйцо из футляра и нажала пружинку, так что оно раскрылось и свет радугой заискрился на драгоценных камнях, усыпавших бабочку.
— Обалдеть! — прошептал Майлс, уставившись на сверкающие рубины, изумруды и бриллианты. — А ведь это всего-навсего твой сороковник, не коронация. Слушай, твоя мама, часом, не разорилась? Или оно поддельное?
Я помотала головой.
— Оно не от мамы, — пересохшими губами ответила я. — От Джулиуса. Настоящее яйцо работы Фаберже, я точно знаю.
— С чего ты взяла, что от него? Записка есть?
— Нет. — Я с трудом сглотнула. — Да она и не нужна, и так все яснее ясного. — Защелкнув яйцо, я бережно убрала его в бархатную коробочку.
— А это что тогда? — Майлс сунул мне крошечный конвертик, который я не заметила. Внутри и впрямь оказалась записка — четким почерком Джулиуса: «Помни, что бабочки хрупки, но умеют выживать. Они практически не проявляют заботы о потомстве, не считая того, что выбирают надежное место для кладки». Я положила записку в карман и помчалась в туалет — запереться, побыть одной. Там я прислонилась лбом к зеркалу и попыталась успокоить дыхание. Да, вот это настоящая любовь! Но как истолковать то, что Джулиус прислал мне свой главный личный символ бесконечной любви? А вдруг это единственная ценность, на которую я могу рассчитывать? И что он чувствовал, когда вскрыл конверт и увидел мой символ того, как надежно я буду хранить его потомство?