Дневник детской памяти. Это и моя война

Русских немцев восстановили в правах в 1956 году, но без права возвращения в родные места. И тогда же освободили из-под комендантского надзора. Это совпало с 18-летием Петра Штарка, его призвали служить в Советскую Армию. Реабилитировали русских немцев в 1991 году… без права восстановления Немецкой автономии.

Александра Чечета (Дубова), доктор экономических наук

Моя родная деревня Верея в 30 км от Москвы, рядом со станцией Удельная. Места красивые – лес, луга, озеро и Москва-река. Рядом взлетная полоса аэропорта Быково, а Верея у него как бы в тылу. Между взлетной полосой и нашими домами проходила полоса обороны – весь лесок был перекопан – рвы, окопы, и зенитки в укрытиях, охранявшие аэропорт. Налеты на нас были регулярными осенью и зимой 41-го. Разве можно забыть этот нарастающий вой, гул, самолеты кругами над самыми крышами, и мощный огонь зениток, такое «на всю оставшуюся жизнь»! Если сбили самолет, вся ребятня бежит смотреть. Но обычно уже плотное оцепление, от аэропорта машины с сиренами мчались, и что-то увидеть было невозможно. Но мы все равно бежали. Я была мала – 4 года, но бегала за братишкой, куда он – туда и я, как нитка за иголкой, хотя именно ему было поручено быть мне нянькой.

* * *

Детей в семье было трое. Кроме меня 11-летний Володя и Рая 15 лет. Папа наш был кузнецом в четвертом поколении. У прадеда была даже своя кузница, которую отняли во время коллективизации. В ней уже работал дед. Но деда не тронули – без кузнеца нельзя! Он работал там же, но уже в колхозной кузне. Кличка у него была Дуб, потому что они все сильные, мощные, и папа был такой же. Когда стали впервые выдавать паспорта, – их же не было в колхозах, папу спросили: «Ты чей?» Он сказал: «Дубов внук». Так его и записали – Дубов, хотя клан наш был – Кондратьевы. У деда было 14 детей, выжило 6.

Чечета Саша (в центре). 4-й класс

До войны, пока вся семья была в сборе, мы хорошо жили, как положено семье кузнеца. На селе кузнец – очень важное лицо, не в каждой деревне был.

Папу призвали в 42-м, когда армия остро нуждалась в пополнении после масштабных потерь. И рядовой пехотинец Петр Иванович Дубов 37 лет ушел воевать под Ржев на московское направление фронта. А там, как известно, было длительное и кровавое противостояние. О том, что с отцом случилось несчастье, мы узнали, когда он оказался в Подольском госпитале. Они с напарником подорвались на мине, когда их послали восстановить порванную связь. Напарник погиб, отец остался жив, но был изуродован. Ездила к нему мама, а мы, дети, увидели отца, когда его перевезли из госпиталя, где он лечился полтора года. Дальше он лежал дома, одна нога оставалась изуродованной – 16 переломов. Его страдания были на наших глазах. Вся семья – 5 человек жили в одной комнате, потому что дров не было, согреть могли только одну комнату в доме. Помню, у отца началась гангрена. И мама под руководством нашей симпатичной докторши Веры – одна была на всю округу – лечила папу. В общем, вместе они его спасли! Когда он стал садиться, мы так радовались, что наш папа не умрет! Конечно, он не был уже ни крепким, ни здоровым, каким уходил на войну, но главное, что он был жив. Потом уже он освоил костыли и три года так передвигался, со временем взял палку и ходил с помощью Володи. До конца жизни его мучили боли, и ходил он с большим трудом…

* * *

Однажды, когда отец уже начал сидеть, к нам пришел один важный дядя и стал просить отца подковать лошадей – «ты хороший кузнец, выручай». Это был хозяйственник из ближайшего санатория, которым управляла мать Маленкова, члена ЦК. В войну там был госпиталь. Машины на фронте, только в аэропорту они и были. И лошади – главный транспорт. Так вот эти лошади «вышли из строя», и надо срочно подковать, а некому. Папа сказал, что он бы рад, только теперь он уже не кузнец. Но этот человек предложил отцу роль учителя, а ученики уже подобраны. Действительно, его отвозили в кузню, он сидел на специальной низенькой скамеечке почти под лошадью сбоку, вытянув больную ногу, и руководил ребятами. Это были подростки лет 15, человек пять. Я помню этих мальчишек – выбирали поздоровее, покрупнее. Ну и чтобы сил им прибавить – ведь никто досыта не ел, – приносили им в кузню по пол-литра молока. Помню, заводят лошадь, берут крепко под уздцы, спутывают ноги жестким узлом то передние, то задние и отец говорит, как снимать стертые подковы, как гвозди забивать – там 4 дырочки на подкове под четырехугольные гвозди. Сам он не мог забивать – сил не было, показывал, как бить. И еще в кузне горн был, в нем угли разогревали. Тогда болванок не было, сами делали подковы под папиным руководством. И как же меня пугало раскаленное железо, которое большими щипцами доставали…

А потом, когда уже все лошади были подкованы, папу привезли с большой сумкой продуктов – плата за работу! И у нас дома был пир на весь мир! В сумке лежал белый хлеб, которого я совсем еще не знала, кусок масла и краковская колбаса, вкус которой помню до сих пор!

* * *