Дневник детской памяти. Это и моя война

Осенью 43-го я поступил в детский дом. Но тетя Регина меня скоро забрала. Ее не отправили в «трудармию», судя по всему, награда помогла. Какой-то генерал взял ее на дачу помощницей по хозяйству. И мы там с ней неплохо жили, но коротко. Сам генерал был на фронте, потом он погиб, дачу у его семьи забрали, а тетю Регину отправили на хозяйственные работы. Опять я остался один…

* * *

С приходом Победы моя война не закончилась, как и для всех русских немцев! В 48-м, когда мне было 10 лет, и я окончил 1-й класс, семьям разрешили поехать на Урал к своим мужьям. Знакомые по фамилии Крайдер – мама с дочкой – ехали прямо туда, где был мой отец, и взяли меня. Выехали мы в начале сентября, а к отцу я приехал зимой. По дороге на станции Кармачага нас сняли с поезда и отправили на уборку урожая. Я помню, как мы с поля снопы возили на телегах, и я сам управлял повозкой с запряженными быками. За работу меня наградили большим караваем хлеба.

В Красноярске нас снова загрузили в товарные вагоны с дощатыми нарами. Ехали долго. Было уже холодно, а мои брезентовые тапочки совсем разодрались. Спасал бушлат довольно длинный, который я получил за успехи в первом классе.

Помнится, долго мы стояли в Перми, где рядом со станцией был колхозный рынок, там можно было что-то купить или обменять. Но купить не на что, а обменять нечего. И мы, голодные пацаны, такие же, как я, добиравшиеся к отцам, бежали на рынок спасаться от голода. Один из нас подходил к бабке, брал капусту и убегал. Та кидалась вдогонку, а другие в это время могли схватить по горсти квашеной капусты. Так же и картошку добывали, а потом в костре пекли в овраге. За все три месяца дороги мы ни разу не мылись, ходили грязные. До сих пор вижу себя, как я сижу в открытой двери вагона и давлю вшей…

Когда нас на пароме переправляли через Вишеру, приток Камы, уже лежал снег. Помню острые льдины вплотную с паромом, страшновато было. На другом берегу нас ждали мужики-трудармейцы, все в одинаковых фуфайках, валенках. Какой среди них отец? Я его не помню, да и он меня не узнает. Подошел ко мне один и спрашивает: «Ты чей, к кому едешь?.. А, Йоханнес Штарк, знаю, вместе работали, но его отправили в Ныроб». Потом оглядел меня, велел ждать и ушел, а вскоре появился – принес мне шапку-ушанку, сапоги 43-го размера с теплыми портянками и еды. Наелся я хлеба досыта за долгое время!

Ну, снова дорога – полуторка до села Булдырье, дальше на санях. Помню, с нами был их нормировщик по фамилии Мосман. Когда навстречу показались двое, Мосман говорит: «Твой отец идет». Я спросил: «Который?» «Тот, что пониже». «Папа, я тебя нашел!» – закричал я…

Описывать свое состояние не берусь, я его даже не помню. Просто затмило чувство покоя – кончилась моя бродячая жизнь!

* * *

Мне разрешили остаться в бараке с отцом, тем более что я простудился. Заболел я сильно и надолго и в школу в Булдырье смог пойти только на следующий год, сразу в третий класс. Мне так хотелось выжить, – я обрел отца, нам не надо расставаться – несправедливо умереть! И я выжил!

Помню нашу большую комнату, где жили 20 человек, – длинный стол, дощатые нары и железные кровати. Я спал вместе с отцом. Любил ходить к нему на пилораму, но чаще он работал в лесу – зимой деревья валили, на вагонетках возили, укладывали на берегу, а летом сплавляли. К тому времени уже сняли колючую проволоку вокруг бараков, отменили комендантский час, им стали платить деньги, и они могли купить хлеба столько, сколько хотели. И все же должны были регулярно отмечаться у коменданта, как спецпоселенцы, хотя и работали как вольнонаемные. Вот тогда война для меня подошла к концу, хотя о возврате домой не могло быть и речи!

В памяти осталось, как в праздники было шумно и весело в нашей комнате, шутки-прибаутки, сами готовили брагу Жизнь брала свое – молодые мужики, столько пережившие, забывали все тяжелое и несправедливое, душа просила отдыха. Плохое вообще быстро забывается…

Мы не переставали искать маму. Писали письма в «Тагиллаг», но ни на одно не получили ответа. Я просил отца – давай еще искать, а он только плакал. Потом он женился на вдове Марте, ее сын стал мне братом. Им дали комнату, и в 14 лет я снова обрел семью. Думаю, отец знал что-то о маме. Спустя много лет я нашел женщину, которая тоже была в «Тагиллаге». Она сказала: «У тебя была очень красивая мама, и один начальник не давал ей проходу, а прав на защиту нет…» Куда исчезла мама, она не знала. И я тогда понял, почему не было ответа на наши письма. Их просто изымал кто-то при досмотре. Этот фильтр работал «на законных основаниях». По архивам Мария Штарк выбыла из «Тагиллага» в 1946 году. Куда – не указано.

Пожалуй, моя война закончилась только в 2007 году, когда я, наконец, узнал, где моя мама упокоилась, но это отдельная и печальная история.

P.S.