Дневник детской памяти. Это и моя война

Из Днепропетровска мы попали в Бердянск (тогда город назывался Осипенко), оттуда в Мариуполь (Жданов). Матросы уступили детям кубрик. Груз – вяленая рыба в корзинах, закрытых рогожей. Дети проделывали в рогоже дырки, вытаскивали рыбу и жевали. В Мариуполе несколько дней провели в порту, ночью услышали стрельбу, а утром узнали про немецкий десант. Все беженцы двинулись дальше.

Потом были Ростов, станция Калач, Сталинград. Помню, как часто плакал от голода маленький Боря, он просыпался ночами и хныкал: «Жадина, дай хлеба». Помню, как мама меняла свои миниатюрные часики – свадебный подарок отца, на каравай хлеба».

В моей памяти от той длинной дороги еще картины: лежащие горами арбузы и похожие на прищепки вяленые бычки на протянутых во дворах веревках…

* * *

К тому времени, когда все уже было продано и обменено, мы оказались в какой-то мордовской деревушке, и наш больной диабетом папа, известный в Киеве часовой мастер, ездил искать работу в ближайший Саратов. Однажды ему повезло, он встретил там своих родных, которые бежали из Могилева со своим комбайновым заводом. Дальше мы уже перебрались к ним в Саратов и прожили там всю эвакуацию. Нас называли не эвакуированные, а – выковырянные, точно…

Запомнилось, как однажды во время немецкого налета разбомбили нефтехранилище. Оно горело недели две, дым заволакивал солнце, и мы, пацаны, собирали еще горячие иззубренные осколки.

Запомнил казаков на улицах Саратова – они ловили дезертиров…

Помню коричневый подсолнечный жмых, он и теперь мне кажется слаще шоколада. Здоровенные круги этого «шоколада» отец рубил топором на куски. Мы грызли их, а остатки прятали на чердаке, чтобы получить следующую порцию…

Наша мама была комендантом маленького общежития для шоферов авиазавода, который был эвакуирован на другую сторону Волги в город Энгельс. Нас поселили на кухне общежития, отгородив ее часть занавеской. Машины ставили во дворе перед домом, за которым был небольшой огород, в углу двора «м» и «ж». Водяная колонка на улице. Помню шофера с диковинным именем – Модем Суиндиктов. Утрами он без рубахи мылся во дворе, а я смотрел на его шрам под лопаткой, похожий на звезду. Иногда машины возили продукты для госпиталей, и тогда нам, детям, кое-что перепадало…

Боря Ротенфельд с мамой

Из дневника брата Вени:

«… зимой 42-го несколько дней совсем не было хлеба. Говорили, что хлеб нужен войскам, что немцы уже под Сталинградом… А потом мы снова стояли с Борей в огромной очереди, сжимая в руках разноцветные хлебные карточки. Выручала нас мороженая картошка, из которой делали «деруны». С лета 43-го в Саратов стали приходить американские коробки rations с разными продуктами, но это было редким праздником. Таким же редким праздником было кино. Зимой – санки, благо рядом был крутой спуск в овраг. И конечно, возились с дровами, носили воду. Основным развлечением были книги, которые приносил отец, «Робинзон Крузо», подшивка журнала «Юный натуралист» за 1935 год, «Животные-герои» Сетон-Томпсона, «Витязь в тигровой шкуре». Эти книги вернулись вместе с нами в Киев. Но это потом. А пока вокруг нас в Саратове следы войны повсюду. Мы слышали, как бомбили Энгельс, видели, как после Сталинградской битвы в феврале 43-го через Саратов шли колонны пленных немцев…»

* * *

Вернулись мы в Киев сразу после его освобождения в ноябре 43-го. Город был сильно разрушен. То, что не могли немцы взорвать при отступлении, они выжигали огнеметами. От нашего дома на улице Горького осталась одна коробка. Тот самый дворник, как нам рассказали, выдал всех евреев нашего дома, и они ушли в Бабий Яр, а он получил половину их имущества. Так что нам повезло…

Римма Егорова (Исаева), преподаватель

Мне было два с половиной года, когда началась война. Моя сестра Лора пяти лет ходила в детский сад, а я была дома с мамой и новорожденной сестренкой Аллочкой. Наш папа работал начальником литейного цеха на Московском электромашиностроительном заводе памяти революции 1905 года. Вот так он назывался.

* * *

Когда через месяц после начала войны случился первый авианалет на Москву, детские сады стали отправлять в эвакуацию. Вместе с Лорой взяли и меня, потому что воспитателем работала мамина подруга. Отец наш Михаил Федорович Исаев оставался на своем посту в Москве. Завод перешел на военное положение, делал боеприпасы. А часть завода с семьями и наша мама с малышкой эвакуировались. Но сначала уехал наш детский сад в городок Котельнич.

И вот тут память засекла первое потрясение. Я помню, как нас погрузили ночью в полутемные вагоны. И ехали мы в полной темноте, видимо, из-за боязни авианалета. С нами была Анна Степановна, одна воспитательница на вагон, других не помню. Бегала она между нами, утешала. А что утешать, когда все в рев такой, будто конец света, мы носами к окну, глядим на бегущих рядом с вагоном матерей. Господи, как же мы плакали и как кричали наши мамы! Эту картину не забыть, не рассказать спокойно. От слез больно – перед глазами рельсы, шпалы, бегущие женщины и мама с папой…