Дневник доктора Финлея [сборник litres]

– Неужели ты не знаешь, что я не выношу эту убогую желтую дрянь?! – воскликнул Камерон. – Где моя красная герань – моя любимая «Скарлет Вондер»?

Эта красная герань были неотъемлемым атрибутом Арден-Хауса, и Камерон ее обожал.

Алекс встал, невысокий, коренастый, в рубашке с коротким рукавом, с обветренным лицом, с большими, в сухой земле, руками.

Смущенно глядя себе под ноги, он заметил:

– Желтый – это прекрасный цвет. Вы не понимаете! Он напоминает мне яичный желток! – И хохотнул.

Камерон был ошарашен. Динс, милейший человек, порядочный, почтительный, надежный, как скала, проработал в Арден-Хаусе почти пятнадцать лет.

Пьяный, подумал Камерон. Однако что-то тут было не так. У Камерона, поскольку он спешил, не было времени на дальнейшие разговоры, и он просто тихо сказал:

– Убери эти кальцеолярии, Алекс, дружище! И немедленно посади герань.

Затем он вышел за ворота.

И все же, когда он вернулся домой после посещения больного, Алекс уже ушел, а на клумбе перед домом красовались кальцеолярии.

Это было только начало. А вскоре по городу пошли слухи о странном поведении Алекса Динса. В воскресенье он прошелся по Хай-стрит в одной рубашке и штанах на подтяжках. Накануне днем он попросил у Бейли Пакстона спичку и, не обращая внимания на незажженную трубку, с детским ликованием наблюдал, как догорает яркое пламя. Соседи слышали, как он честил свою сестру Энни, которая вела его домашнее хозяйство, и однажды за обедом, когда она поставила перед ним тарелку с шотландским бульоном, который брат очень любил, он в ярости схватил тарелку и швырнул ее в окно.

Кульминация наступила шесть недель спустя, когда Энни Динс принесла в Арден-Хаус записку от доктора Снодди из Ноксхилла. Записка была адресована Камерону, и текст ее гласил: «Немедленно приходите. Я хочу, чтобы вы подтвердили рецидив опасного сумасшествия».

Был серый, сырой полдень первого сентября, и Камерона прихватила его старая болячка – астма. Он сидел в своем кресле в кабинете с ингалятором из бальзама. Финлей Хислоп устроился в кресле напротив, вернувшись после утреннего обхода, который совершил один.

– Боже мой! Боже мой! – воскликнул Камерон, взяв у Джанет записку и прочтя это безапелляционное послание. – Бедный Алекс! Я прямо-таки опечален!

И он сделал вид, что собирается сбросить с себя плед.

Но Джанет, с порога наблюдавшая за ним, грозно заметила:

– Сегодня вы и шагу не сделаете из этого дома.

Он посмотрел на нее поверх очков, затем с хриплым вздохом уступил:

– Ну-ну, Джанет. Может быть, ты и права. Скажи Энни, что доктор Хислоп скоро придет.

Когда экономка ушла, Камерон передал записку своему ассистенту, который прочитал ее дважды.

– Во всяком случае, для него это достаточно позитивно.

– В этом весь Снодди! – ответил Камерон. – Тебе, должно быть, известно, что по закону требуется два независимых медицинских заключения, чтобы признать человека невменяемым. Поверь, это единственная причина, по которой Снодди послал за мной. Он человек, который, кроме себя любимого, никого не признает. А коли так, просто будь поаккуратнее со Снодди в данном случае.

Снаружи уже ждал Джейми на своей двуколке. Он застегнул на молодом докторе непромокаемую накидку, и они покатили в тумане под моросящим дождем.

– Я расстроен из-за Алекса! – внезапно воскликнул Джейми. – Мы с ним друзья. И Энни, – продолжал он деревянным голосом. – Мы с ней тоже довольно дружны.

Тут Хислоп вспомнил обрывок сплетен. Довольно дружны! Конечно же, Энни и Джейми хороводили последние пять лет.

– Сочувствую, Джейми, – сказал доктор. – Но может, все не так плохо, как ты думаешь.

– Плохо! – пробормотал Джейми. – Хуже не бывает. Он совсем спятил, бедняга. Я ничего не могу понять. Если его отправят в сумасшедший дом… Господи! Это место – конец всему.

Повисла тишина.

Они свернули с Хай-стрит на дорогу, ведущую из центра города к железнодорожной станции. Из тумана показался ряд старых домов. Двуколка остановилась у самого последнего.

В гостиной Хислопа ждал доктор Снодди. Его лицо выражало быстро растущее возмущение, которое позволяет себе человек, считающий себя важной персоной. При появлении Хислопа Снодди воскликнул:

– Вы слишком медлительны, сэр, чертовски медлительны! Если бы вы были моим ассистентом, я бы научил вас быть порасторопнее.

Хислопу хотелось ответить, что он не ассистент Снодди, но, помня предупреждение Камерона, промолчал.

Снодди помахал золотым пенсне:

– А Камерон не может приехать?

– Нет.

– Абсолютно разбит?

– Я так не думаю!

– Ага! Ваше лечение помогло старому пню.

Хислоп не ответил.

Они уставились друг на друга. Снодди видел перед собой крупного ширококостного молодого человека с серыми серьезными глазами, в простой одежде и совершенно лишенного хороших манер. Хислоп же видел невысокого напыщенного старика, с песочного цвета волосами, пухлыми губами и раздраженно вскинутыми бровями – хорошо одетый сморчок, спесивый и надменный.