Дневник ее соглядатая

Он очень волновался, и над верхней губой у него все время выступали капельки пота, которые поблескивали на быстро восходящем солнце. Он инстинктивно промокал их сжатым кулаком с натянутой глянцевой кожей. Ивдруг я почувствовала, что он задыхался не от бега, а от страха.

– Стойте, я привез вам записку от Светланы!

– От Светланы? – изумилась я. Это была моя попутчица и благодетельница. Она везла к мужу из Москвы троих дочерей, шести, пяти и трех лет. Верочку, Надю и Галину. Трех белокурых ангелочков, сразу полюбившихся и мне, и Апрелиночке…

Записка химическим карандашом, прыгающие буквы: «Тоня! Нас с мужем ночью заберут. Не знаю за что, но знаю, что не отпустят. Умоляю, спаси детей. Я скажу, что они гостят у друзей за городом. Беги сама. Мужа не жди. Его взяли в дороге. Вчера вечером получили распоряжение о твоем задержании. Надыр – верный друг. Унего бумага на тебя на выезд. Вчерашним числом».

Страх, от которого задыхался Надыр, обжег и меня. А вдруг провокатор? Верить или нет? И куда бежать? Я знала только одно место, где можно схорониться, – родной дом во Владикавказе, где не была больше двадцати лет…

– Быстрее, быстрее, у нас малое время, – бормотал Надыр и промокал верхнюю губу судорожно сжатым смуглым кулачком.

– А что за бумага? – механически спросила я, а у самой стучало в мозгу: «Враг или друг? Спаситель или палач?»

– Вы назначаетесь сопровождающей к двум слепым морякам. Их должны выписать домой. Тогда вам выдадут проездные документы.

– А дочке?

– У меня полковничьи дети в телеге, – торопливо прошептал Надыр и даже оглянулся, до того стало ему от собственных слов страшно, – я их у соседнего дома в кустах оставил. Надо спешить.

– Как же мы все выберемся? – механически продолжала выспрашивать я, всем существом пытаясь проникнуть в нутро этого дрожащего на припекающем солнце мальчика. Его зрачки казались расширенными, сливаясь с теменью радужных оболочек. В них был различим только безмерный ужас.

– Оставь здесь один чемодан и скажи, что дочка остается. В поезд сядете, я подсажу детей в окна, – сбивчиво пояснил Надыр, путаясь от волнения в русских словах. И, видя, что я не знаю, на что решиться, нетерпеливо бросил: – Детей отправят в спецлагерь. Там голая степь. С директором сам говорить буду. Девочку оставь за воротами. Может, он ее не увидел. Просто молчи и улыбайся.

Я повернулась к Апрелине и подумала: «Вдруг я вижу ее в последний раз в своей жизни?» Она сидела на корточках и увлеченно пасла огромного черного муравья, пытаясь загнать его веточкой под чемодан.