Дневник Елены Булгаковой

М. А. получил из Театра официальный вызов на спектакль. Ушел. Я — дома. Звонок телефонный Оли:

— Ну, Люся, ты должна все простить Владимиру Ивановичу (у меня к нему счет за М. А.). Знаешь, что он сделал?! Спектакль сегодня идет изумительно, по-моему, никогда так не играли. Может быть, оттого, что смотрит Вл. Ив. Ну, и Эррио, конечно… Уже после первого акта Эррио стал спрашивать про автора, просил познакомить, но Мака куда-то исчез. После «Гимназии» Вл. Ив. увидел Маку в ложе, стал выманивать. Мака с Судаковым подошли. Эррио, Литвинов, Альфан, мхатовцы — в первом ряду. После знакомства, видя внимание публики ко всему этому, Вл. Ив. сделал жест, знаешь, такой округлый, как он всегда делает, и сказал интимно, но так, что вся публика услышала: «А вот и автор спектакля», — и тут все зааплодировали в театре, была настоящая овация. Мака очень хорошо кланялся. Эррио в восторге от спектакля. Вл. Ив. тоже: «Это настоящий художественный спектакль. Замечательная пьеса и замечательная игра актеров». На принос Николки Вл. Ив. не пошел: «Если пойду, заплачу непременно»… Вообще, подъем необыкновенный в Театре…

Тут подошел домой Миша, рассказал мне: моментально вынырнул переводчик. М. А. отказался. Эррио — «Mes compliments…»[1] Спросил, писал ли М. А. по документам?

— На основании виденного.

— Talberg est un traitre?[2]

— Конечно.

— Кто такие петлюровцы?

(Со стороны — вопрос: сколько вам лет?)

— Скрываю…

Вопрос Литвинова: какие пьесы вы еще написали?

— «Зойкину квартиру», «Мольера»…

Эррио:

— Были ли когда-нибудь за границей?

— Jamais[3].

Крайнее удивление.

— Mais pourquoi?![4]

— Нужно приглашение, а также разрешение Советского правительства.

— Так я вас приглашаю!

Звонки.

— Au revoir[5]

В следующем антракте Немирович задумчиво:

— Может быть, я сделал политическую ошибку, что вас представил публике?

— Нет.

7 сентября.

Звонок некоего Л. Канторовича (журналиста). Просит разрешения придти.

8 сентября.

Пришел Л. Канторович.

— Михаил Афанасьевич должен как-то о себе напомнить…

Настойчивые советы каких-то писем, желание напечатать отрывок из биографии Мольера, акт из пьесы, просьба ответить на анкету о Салтыкове-Щедрине.

Оставил печатную анкету. М. А. вяло согласился.

9 сентября.

В 12 часов дня во МХАТе Горький читал «Достигаева». Встречен был аплодисментами, актеры стояли. Была вся труппа. Читал в верхнем фойе.

Горький:

— Я прямо оглох от аплодисментов. У меня ухо теперь отзывается только на крик «Ура!»

В антракте у М. А. встреча с Горьким и Крючковым. Крючков сказал, что письмо М. А. получено (от 5 августа, что ли?), что Алексей Максимович очень занят был, как только освободится…

— А я думал, что Алексей Максимович не хочет принять меня.

— Нет, нет!

По окончании пьесы аплодисментов не было.

Горький:

— Ну, говорите, в чем я виноват?

Немирович:

— Ни в чем не виноваты. Пьеса прекрасная, мудрая.

Москвин сказал, что Горький прекрасно читает и так и надо играть все роли, как он читает.

Сахновский что-то просил разъяснить, и Горький рассказал массу всяких политических и иных происшествий, чтобы объяснить своих героев.

Наверху, в предбаннике, у Олиной конторки, Афиногенов М. А.-чу:

— Читал ваш «Бег», мне очень нравится, но первый финал был лучше.

— Нет, второй финал лучше. (С выстрелом Хлудова.)

Взяли чай, пошли в кабинет Маркова. Афиногенов стал поучать, как нужно исправить вторую часть пьесы, чтобы она стала политически верной.

Судаков:

— Вы слушайте его!! Он — партийный!

Афиногенов:

— Ведь эмигранты не такие…

М. А.:

— Это вовсе пьеса не об эмигрантах, и вы совсем не об этой пьесе говорите. Я эмиграции не знаю, я искусственно ослеплен.

Афиногенов пропустил мимо ушей.

В конце разговора М. А. сказал:

— То есть, другими словами, переводя нашу речь на европейский язык, вы хотите, чтобы я из Чарноты сделал сукиного сына?

Судаков:

— Сутенер он, сутенер!!

Афиногенов разрабатывает закон, что пьеса будет давать авторские только пять лет.

М. А.:

— Ну, тогда я знаю, что мне делать…

Афиногенов:

— Нет, нет! Пять лет со дня опубликования закона! А что, что вы бы сделали?

12 сентября.

Вчера М. А. был у Пати Попова. Кроме них с Аннушкой (Толстой) был профессор Гудзий и еще кто-то. Аннушка пела под гитару. М. А. все просил цыганские вальсы — ищет для «Бега».

Сегодня обедала у нас Оля. Только сели за стол, разразился скандал. Оля сказала, что был разговор в Театре о «Беге». Немирович сказал, что не знает автора упрямей, чем Булгаков, что на все уговоры он будет любезно улыбаться, но ничего не сделает в смысле поправок. Что Владимир Иванович, например, находит сцену в Париже лишней, а Афиногенов сказал, что — нет, ему эта сцена нравится, а вот вторая часть пьесы не годится… Тут я что-то сказала про них обоих — и Оля с воплем: «Я уйду! С тобой невозможно разговаривать!» — кинулась в переднюю. Потом — постепенное примирение, благодаря М. А.

13 сентября.

Письмо из Парижа от брата Мишиного Николая — относительно «Зойкиной квартиры».

14 сентября.