Дневник гауптмана люфтваффе. 52-я истребительная эскадра на Восточном фронте, 1942–1945

Затем я увидел одиночный самолет. Внезапно из облаков выпал другой самолет и обстрелял первый. «Ага, — подумал я, — это Захсенберг». В то время как первый самолет упрямо придерживался своего курса, второй выполнил вторую атаку, отвернул и снова атаковал. За самолетом впереди уже тянулся большой шлейф вытекавшей охлаждающей жидкости, и он направлялся к нашему аэродрому. Русский — это, должно быть, был только он — снова исчез в облаках.

При заходе на посадку я увидел на летном поле обгоревший, дымившийся «Мессершмит». Это была желтая «восьмерка» Хейнца Захсенберга. Вот что случилось: осознавая свою высоту и скорость, Хейнц, как всегда, думал: «Никто не сможет достать меня!» Он перестал смотреть назад и сконцентрировался на обнаружении вражеских самолетов, уверенный, что его никто не застанет врасплох. Но вдруг из облаков позади него спикировал русский, получивший все преимущества. Когда пули начали стучать по обшивке его машины, Хейнца не взволновало, что дела идут не так, как надо: «Что-то с двигателем, сегодня он определенно стучит!» Лишь во время третьей атаки, когда очередью почти что срезало левый радиатор, Захсенберг не смог больше не замечать русского. Увидев прямо позади своего самолета большой красный нос врага, он начал маневрировать. Он спас свою жизнь, умело выполнив полупетлю. Его «Мессершмит» был кучей хлама, но он смог дотянуть на нем до аэродрома. Там он выскочил из него и успел отбежать перед тем, как взорвался боекомплект.

Глава 5 ОТСТУПЛЕНИЕ В КРЫМУ

24 января 1944 г. я в ходе одного вылета одержал свои 87-ю и 88-ю победы. Я продолжал выполнять боевые вылеты, пока 2 февраля не получил отпуск. В последнее время интенсивность боевых действий в воздухе возросла. Каждую неделю несколько наших пилотов не возвращались из полетов. Я был «на последнем издыхании», но собирался совершить перелет домой и обратно, хотя он мог бы стать столь же драматичным, как настоящий боевой вылет. Как и полагалось, перед стоянкой 6-й эскадрильи стояла «транзитная машина». Это был самолет, больше непригодный для боевых вылетов, который требовалось перегнать в Германию для капитального ремонта. Но сначала я должен был перелететь в Грамматиково, где базировались две эскадрильи из нашей II./JG52. Этот довольно короткий путь из Багерово в Грамматиково почти добил мои расшатанные нервы. Как только я поднял машину в небо, она начала болтаться и скользить из стороны в сторону; я должен был работать изо всех сил, чтобы удержать ее в воздухе. Это было трудно, и любой русский новичок мог легко меня сбить.

Обильно вспотев, я, наконец, приземлился в Грамматиково. Я совсем не собирался снова садиться в этот самолет, но я хотел добраться до дому настолько быстро, насколько это было возможно, а путешествие по железной дороге отпадало, поскольку русские полностью отрезали Крым. Длинный окружной путь через Румынию по морю также казался мне слишком опасным. Так что я передал эту «скотину» механикам для «объездки», а затем совершил на ней пробный испытательный полет. Самолет все еще летел не совсем нормально, но я был готов рискнуть отправиться на нем в Николаев. Я взлетел вместе с унтер-офицером, который тоже получил разрешение вылететь домой в отпуск. Немедленно после взлета мы начали набирать высоту и приблизились к русским позициям около Перекопа[90] на 5000 метрах. Мы слегка повернули на запад, в сторону моря. Я не испытывал никакой радости от полета над морем, потому что мой «ящик» настолько ужасно трясло, что я мог не бояться замерзнуть. Когда, наконец, я достиг высоты 6000 метров, то вспомнил о шести бутылках шампанского, уложенных в фюзеляже. Позднее, после посадки, я с облегчением обнаружил, что они благополучно пережили этот высотный перелет.

В Николаеве машину пришлось разобрать. Механики были поражены, что она вообще еще могла летать.