Читаем Дневник гауптмана люфтваффе. 52-я истребительная эскадра на Восточном фронте, 1942–1945 полностью

Но в Чоре произошел печальный инцидент. Мы потеряли своего хорошего друга и товарища гауптмана Штурма. Это случилось в тот день, когда я сбил Ил-2. Общее число побед эскадрильи Штурма достигло тогда 899, причем в тот день две из них были на счету гауптмана. Как командир эскадрильи, он хотел одержать и 900-ю победу. Так что, приземлившись, он немедленно пересел в другую машину и начал взлетать. Однако его колеса ударились о верхушку грузовика, который в тот момент пересекал взлетную полосу. Самолет рухнул обратно на землю и заскользил по ней, к моменту остановки он уже полностью был в огне. Я помчался, чтобы вытащить гауптмана из разбитой горящей машины, но было уже поздно. Он, вероятно, погиб мгновенно и к этому времени был в раю летчиков-истребителей, ожидая вместе с Фённекольдом моего прибытия, чтобы мы могли сыграть в наш традиционный скат. В серый, холодный день мы похоронили его останки в г. Папа.

Вскоре группа вынуждена была снова перебазироваться, чтобы уйти от наступающих русских. Мы достигли Веспрема, около озера Балатон. Поначалу особых событий не происходило, и так случилось, что мы возобновили свое знакомство с жизнью пехоты. Все, включая пилотов, совершали марши, занимались строевой подготовкой и всеми другими «прекрасными» вещами, которые должен был знать пехотинец. Несколько раз мы совершали марши по окружающей сельской местности по снегу и холоду и в ходе их часто разыскивали объекты, которые были предметом нашей любви из-за своего прекрасного вина. Даже избалованные пилоты получали удовольствие от подобных маршей и с радостью принимали в них участие.

Именно в это время, когда вражеские самолеты нас особо не тревожили, я одержал «крупную» победу.

Вместе с ведомым, унтер-офицером Брандекером, я почти в течение часа барражировал над линией фронта, но так ничего и не увидел. Уже на обратном пути я заметил над озером Балатон приблизительно на 5000 метрах одиночный самолет. Мы поднялись по спирали и опознали в нем Пе-2, русский разведывательный самолет. Самолет неторопливо летел на запад. Но русский, должно быть; был настороже, потому что, едва я занял позицию сзади и собрался открыть огонь, Пе-2 выполнил разворот со снижением и попытался уйти на высокой скорости.

При наборе высоты я потерял скорость, и русский первоначально смог увеличить дистанцию между нами. Однако скоро мы уже были позади него. Никакие развороты или маневры теперь не могли ему помочь. Усилия заднего бортстрелка также были напрасны. Несмотря на то что трассеры свистели мимо кабины, я подошел очень близко и, нажав на спуск 30-мм пушки, добился двух попаданий. Было бы достаточно и одного снаряда; второй же заставил самолет взорваться.

Именно в то время мы снова столкнулись с «Мустангами»; к сожалению, наш опыт, который мы получили при этом, был отрицательным. Лейтенант Эвальд и его звено встретились с восьмеркой этих американских истребителей к северу от Балатона. Эвальд имел свои счеты с американцами, поскольку это они над Румынией стреляли в него, когда он опускался с парашютом. Как бы там ни было, он атаковал их, не обращая внимания на свою позицию. Он повредил «Мустанг», который начал терять высоту, оставляя за собой шлейф черного дыма, но через минуту восемь самолетов превратились в двадцать или тридцать. Первая группа американских истребителей использовала свою систему связи, работавшую предельно точно, чтобы вызвать подкрепление, и скоро Эвальд и три его «Мессершмита» имели противника, численно превосходящего их в отношении 10:1.

Ведущий второй пары в звене Эвальда, фельдфебель Питцель, сбил «Мустанг», но практически немедленно сам был сбит и едва успел выпрыгнуть с парашютом. Два ведомых попытались уйти, но в итоге оба были сбиты. Тогда вся свора собак набросилась на храброго Эвальда, который защищался, как мог. Непрерывно маневрируя и стреляя, он смог добраться до своего аэродрома. Там он внезапно выровнял самолет и, преследуемый тремя «Мустангами», на малой высоте промчался мимо епископского дворца в Веспреме. Около аэродрома он поднялся прямо под огонь немецких зениток. Его самолет получил несколько попаданий прежде, чем он на высоте 300 метров перевернул свой «Мессершмит» на спину и выпрыгнул с парашютом.

В то время как «Мессершмит» упал на землю к западу от аэродрома, лейтенант Эвальд висел на своем парашюте, обстреливаемый солдатами СС. Пули свистели рядом, но судьба уберегла его жизнь, и он приземлился целым и невредимым. Позднее он приехал в подразделение СС и в жестких выражениях выразил этим людям свое «восхищение» их навыками стрельбы.

Через несколько дней после Рождества мы перебазировались в Надьигманд.[135] Русские отбросили немецкие войска на север и теперь пытались прорваться через леса Бакони.[136] Аэродром в Надьигманде был очень маленьким, но мы быстро привыкли к тамошним условиям. В ходе своего первого вылета из Надьигманда я сбил два вражеских самолета, ЛаГГ-5 и Як.

Перейти на страницу:

Все книги серии За линией фронта. Мемуары

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное