Дневник горничной

— Да нет… нет… бабушка не будет звонить. Я хочу спать с тобой.

Некоторые больные любят сильнее, чем даже самые сильные и здоровые люди. Я думаю, что мысль о смерти, что смерть, витающая над ложем любви, своею страшной таинственностью будит страсть. В течение двух недель после этой памятной ночи — этой восхитительной и трагической ночи — мы находились как будто во власти волшебницы, которая слила наши поцелуи, наши тела, наши души, сжала нас в одном объятии, в беспрерывном наслаждении. Мы спешили вознаградить себя за потерянное время, мы хотели жить без отдыха этой любовью, так как мы предчувствовали скорую развязку в надвигающейся смерти…

— Еще… еще… еще!..

Во мне произошла внезапная перемена. Я не только не чувствовала никаких угрызений совести, когда Жорж ослабевал, но умела новыми и более страстными ласками оживлять на время его разбитые члены и придавать им видимость силы. Исцеляя его своими поцелуями, я его сжигала огнем своей страсти.

— Еще… еще… еще!..

Я целовала с каким-то роковым, преступным безумием. Зная, что я убиваю Жоржа, я сама решила умереть от этого счастья и от этой болезни. Я смело жертвовала и его жизнью, и своей собственной… С каким-то бешеным порывом, который удваивал напряжение нашей страсти, я вдыхала своим ртом, я пила смерть, всю смерть, я сосала губами его яд… Однажды, во время сильного приступа кашля, я заметила на его губах большой сгусток мокроты с кровью.

— Дай… дай… дай!..

И я проглотила эту мокроту с мучительной жадностью, как целительное лекарство.

Жорж таял, как свеча. Припадки стали повторяться чаще, становились более тяжелыми и болезненными. У него шла кровь горлом, появились обмороки, во время которых он казался мертвым. Он весь исхудал, высох и стал похож на скелет. Недавняя радость в доме сменилась ужасной печалью. Бабушка опять начала по целым дням плакать, молиться, кричать, подслушивать у его двери в постоянном страхе услышать крик, хрип, вздох, последний вздох… увидеть конец того, что у нее осталось дорогого на земле. Когда я выходила из комнаты, она следовала за мной по пятам и, вздыхая, говорила:

— Почему, Боже мой? Почему? Что же случилось?

Обращаясь ко мне, она прибавляла:

— Вы убиваете себя, моя бедная малютка. Вам нельзя проводить все ночи у Жоржа. Я приглашу сестру на помощь.

Но я отказалась. И она еще нежнее полюбила меня за этот отказ… Ведь я уже совершила чудо, я могла совершить еще другое чудо… Не ужасно ли? Я была ее последней надеждой!..

Врачи, приглашенные из Парижа, были поражены быстрым развитием болезни. Но ни на одну минуту ни они, ни кто-либо другой не заподозрили ужасной истины.

Они ограничились тем, что прописали успокаивающие средства.

Лишь один Жорж оставался постоянно веселым, неизменно счастливым. Он не только не жаловался, но, наоборот, говорил о своей благодарности и признательности. В его словах всегда звучала радость. Вечером после страшных приступов болезни он иногда говорил мне:

— Я счастлив… Зачем тебе плакать и отчаиваться?.. Твои слезы омрачают мою радость… светлую радость, которая наполняет мою душу… Я уверяю тебя, что смерть недорогая плата за то нечеловеческое счастье, которое ты мне дала… Я уже был погибшим человеком… смерть была во мне… не было ничего, что могло ей помешать сделать свое дело. Ты превратила эту смерть в лучезарное счастье… не плачь же, дорогая малютка. Я тебя обожаю… я благодарю тебя…

Лихорадочная страсть угасла во мне теперь. Я чувствовала ужасное отвращение к себе самой, невыразимый страх перед совершенным преступлением, убийством… У меня оставалась только одна надежда, только одно утешение или извинение — это уверенность в том, что я заразилась от своего друга и что я умру вместе с ним, в одно время с ним. Ужас и безумие охватили меня, когда Жорж, почти умирающий уже, притянул меня к себе своими руками, прильнул ко мне своими губами и просил, жаждал еще любви. Я чувствовала, что у меня не хватит храбрости, что я не имею права отказать ему в ней, не совершив нового преступления, еще более жестокого убийства…

— Еще раз дай мне твои губы!.. Твои глаза!.. Твою ласку!..

У него не было сил перенести мои ласки; часто он терял сознание в моих объятиях.

И случилось то, что должно было случиться…