Дневник горничной

— Видите ли, моя милая… Это единственный случай, которого вы больше не найдете… Я не похожа на других… я одна… у меня нет семьи… у меня нет никого… Моя семья — это моя служанка… И чего же я от нее прошу? Чтобы она меня немножко любила — вот и все… Моя служанка живет вместе со мною, ест вместе со мною… кроме вина… О, я ее балую… А потом, когда я умру — я стара и часто болею, — когда я умру, то, конечно, не забуду той, которая мне была преданна, служила мне хорошо, ухаживала за мной… Вы безобразны… очень… слишком безобразны… Но, Боже мой, я привыкну к вашему безобразию, к вашему лицу… Есть красивые, но очень злые женщины, которые вас обкрадывают, это верно… Безобразие — это иногда гарантия хорошего, нравственного поведения в доме. Ведь вы же не будете приводить мужчин ко мне в дом, я надеюсь? Вы видите, что я справедлива к вам. И при этих условиях, и при моей доброте то, что я вам предлагаю, моя милая… ведь это для вас богатство… это лучше богатства… это семья для вас!

Луиза была поколеблена, тронута. Несомненно, слова старухи пробудили в ней не знакомые ей до сих пор надежды… ее алчность крестьянки представляла себе сундуки, полные холста, баснословные завещания… И совместная жизнь с этой доброй хозяйкой, общий стол, частые прогулки в городские скверы и пригородные леса — все это восхищало ее. Но и вселяло в нее также страх, потому что сомнение, непобедимое и страшное какое-то недоверие, бросали тень на эти блестящие обещания… Она не знала, что сказать, что сделать, на что решиться… У меня было желание крикнуть ей: «Нет! Не принимай!..» О! Я представляла себе эту жизнь затворницы, эту изнурительную работу, эти резкие упреки, эту скудную пищу, состоящую из костей и испорченного мяса, которую она будет получать, и вечную, настойчивую, мучительную эксплуатацию этого бедного, беззащитного существа! «Нет, не слушай ее больше, уходи!» Этот крик, который был у меня на устах, я подавила…

— Подойдите ко мне поближе, моя милая… — приказала старуха… — Вы как будто боитесь меня… Ну, не бойтесь… подойдите ближе… как это странно… вы мне кажетесь уже не такой безобразной… Я уже привыкаю к вашему лицу…

Луиза медленно подходила, вся напряженная, стараясь не задеть мебели, не толкнуть ничего, делая усилия казаться изящной, грациозной — бедное создание! Но, как только она подошла близко к старухе, последняя с гримасой оттолкнула ее от себя.

— Боже мой! — воскликнула она, — но что это такое у вас? Почему от вас так скверно пахнет? Ваше тело гниет, разлагается? Это ужасно! это невероятно… Я никогда не слышала такого запаха, как от вас! У вас рак в носу… в желудке, может быть?

Госпожа Пола Дюран сделала благородный жест рукою.

— Я вас предупреждала, сударыня, — сказала она. — Вот ее главный недостаток. Именно это мешает ей найти место.

Старуха продолжала причитать:

— Боже мой! Боже мой! Возможно ли это? Ведь вы заразите этим запахом весь дом… Ведь невозможно приблизиться к вам… Это меняет наши условия… А я уже было прониклась такой симпатией к вам!.. Нет, нет… несмотря на всю мою доброту, это невозможно… это теперь невозможно!..

Она вынула свой носовой платок и, зажимая им нос, повторяла:

— Нет, это действительно невозможно!..

— Сударыня! — вмешалась госпожа Дюран. — Сделайте над собой усилие… возьмите к себе эту девушку… Я уверена, что эта несчастная девушка будет вам за это вечно благодарна…

— «Благодарна?.. Это очень хорошо… Но ведь благодарность не излечит ее от этого ужасного недостатка… Впрочем, пусть будет так!.. Но я буду платить ей только 10 франков… только 10 франков… и теперь, как ей будет угодно…

Луиза, которая до сих пор сдерживала свои слезы, теперь разразилась рыданиями. Задыхаясь, она пролепетала:

— Нет… я не хочу… я не хочу… я не хочу…

— Послушайте, мадмуазель, — сказала сухо госпожа Дюран… — Вы должны принять это место, или я никогда больше не буду вам давать никаких мест… Вы можете тогда идти искать себе место через другие бюро…

— Это очевидно! — сказала старуха. — И за эти десять франков вы должны были бы быть мне благодарны… Только из жалости, из чувства милосердия я вам их предлагаю… Как вы не понимаете, что это просто доброе дело, в котором я, без сомнения, раскаюсь, как другие?

Она обратилась к госпоже Дюран:

— Что делать? Я всегда такова… я не могу видеть, как страдают люди… Я становлюсь непрактичной при виде несчастных, обделенных судьбой!.. Ведь не меняться же мне в моем возрасте? Идемте, моя милая, я вас возьму сейчас же с собой…

При этих словах судорога сжала мне горло, и я должна была покинуть свой наблюдательный пункт. С тех пор я никогда больше не видела Луизы…

Через два дня госпожа Дюран торжественно пригласила меня в контору и после тщательного и немного даже назойливого и смущающего осмотра сказала:

— Мадемуазель Селестина… у меня есть хорошее, очень хорошее место для вас… Только нужно будет поехать в провинцию… О, не очень далеко…

— В провинцию? Я туда не стремлюсь, вы знаете…

Пола Дюран произнесла:

— Вы не знаете провинции… В провинции есть прекрасные места.