Дневник горничной

Проводили репетицию освещения и убранства стола для того, чтобы не быть занятыми этим в последнюю минуту. Господин и m-me Шариго ругались, как извозчики, потому что они коренным образом расходились в своих эстетических вкусах: она склонялась к сентиментальному, он же хотел, чтобы все было устроено со строгим артистическим вкусом. «Это по-идиотски, — кричал Шариго, — они будут себя чувствовать, как в квартире какой-нибудь гризетки… Ах, как они будут хохотать над нами». — «Я тебе советую помолчать, — возражала m-me Шариго, нервное раздражение которой достигло наивысшей степени, — ты остался прежним прощелыгой, грязным посетителем пивных. И, наконец, с меня довольно, я не желаю больше терпеть». — «И прекрасно! Разведемся, моя милая кошечка, разведемся! Таким образом мы по крайней мере завершим серию и не будем выделяться между нашими гостями».

Увидели, что не хватает серебра, мало также посуды и хрусталя. Они должны были «зять все это напрокат, равно как и стулья, которых у них было только пятнадцать, да и то разрозненных. Наконец, меню было заказано одному из лучших рестораторов.

Чтобы все было ультра-шик, — поясняла m-me Шариго, — и главное, чтобы ничего нельзя было узнать из того, что будет подаваться. Раки, нарезанные ломтиками, котлеты из гусиной печенки; трюфели взбиты, а пюре расположены в виде веток… вишни четырехугольные, а персики зигзагами, одним словом, все самое шикарное!

Будьте спокойны, — уверял ресторатор. — Я так умею изменять вид блюд, что многие не отдают себе отчета в том, что они едят. Это специальность нашей фирмы.

Наконец великий день настал.

Шариго встал рано, беспокойный, нервный, взволнованный. Мадам Шариго, которая не спала всю ночь, утомленная беготней накануне и различными приготовлениями, не могла усидеть на месте. Пять или шесть раз, взволнованная, запыхавшаяся, с нахмуренным лбом, страшно усталая, она производила последний осмотр дома, расставляла и переставляла без всякого смысла мебель и безделушки, шла из одной комнаты в другую, сама не зная зачем, как сумасшедшая. Она боялась, что повара не придут, что поставщик цветов не сдержит слова и что гости за столом не разместятся согласно строгому этикету. Ее муж следовал за ней повсюду в одном нижнем белье из розового шелка, одобряя одно, критикуя другое.

Я все думаю, — говорил он, — что это была у тебя за странная идея заказать васильки для украшения стола. Я тебя уверяю, что при свете их синий цвет кажется черным. И потом ведь это же простые васильки! Будет похоже на то, что мы собирали эти васильки во ржи.

Ах, как ты возмутителен!

Ну да! И о васильках Кимберлей сказал на днях на вечере у Ротшильдов, что это не светский цветок. И почему же ты уже кстати не украсила стол и маком?

Оставь меня в покое, — отвечала m-me, — я теряю голову из-за твоих глупых замечаний. И это как раз подходя

щий момент, действительно!

Но Шариго упорствовал.

— Хорошо, хорошо… ты увидишь, увидишь… Лишь бы только, боже мой, все обошлось без особых помех и неприятностей. Я не знал, что быть светскими людьми — такая трудная, утомительная и сложная вещь. Может быть, мы бы лучше сдела

ли, если бы остались простыми смертными, как прежде.

На это m-me прошипела:

— Я вижу, что ничто тебя не меняет… Ты совсем не считаешься со мной.

Так как они находили меня красивой и очень приличной на вид, то возложили на меня тоже очень важную роль в этой комедии. Я должна была сначала распоряжаться в гардеробной, а потом помогать или, вернее, руководить действиями четырех метрдотелей, четырех громадных верзил с огромными бакенбардами, набранных в нескольких специальных конторах, чтобы прислуживать за этим необыкновенным обедом.

Сначала все шло хорошо. Была только одна тревога: в три четверти девятого графини Фергюз еще не было. Что если она раздумала и решила в последнюю минуту не приезжать? Какое унижение, какое несчастье! У Шариго были очень печальные физиономии. Жозеф Бригар их успокаивал. Это был день, в который графиня председательствовала на заседании благотворительного общества «Обрезков сигар для сухопутных и морских армий». Заседание кончалось иногда очень поздно.

Какая очаровательная женщина! — восторгалась m-me Шариго, как будто бы эта похвала имела магическую силу ускорить приход этой «мерзкой графини», которую она в глубине своей души проклинала.

И какая голова, — подхватил Шариго, движимый тем же чувством. — На днях у Ротшильдов я подумал, что только в истекшем столетии можно было найти такую редкую грацию, такой возвышенный ум.