Весь пол был покрыт белым мехом вместо ковра. На шелковых стенах меня поразили гравюры XVIII столетия неприличного, почти непристойного содержания рядом с картинами на религиозные темы. Под стеклом масса старинных безделушек из слоновой кости, миниатюрных табакерок, статуэток из саксонского фарфора, хрупких и восхитительных. На столе туалетные принадлежности, очень богатые, все золото и серебро… Маленькая собачка, комок шелковой блестящей шерсти светло-коричневого цвета, спала на кушетке между двумя лиловыми шелковыми подушками.
Барыня обратилась ко мне:
— Селестина, ведь так? Ах, как я не люблю этого имени… Я вас буду звать Мери, на английский манер… Мери, вы будете помнить? Мери… да, это приличнее…
Это тоже в обычае.
Мы даже не имеем права иметь своего собственного, принадлежащего нам имени, потому что во всех домах есть девушки, кузины, собачки, попугаи, носящие то же имя, что и мы.
Хорошо, барыня, — ответила я.
Вы говорите по-английски, Мери?
Нет, барыня… Я вам это уже говорила.
Ах, правда… это очень жаль… Повернитесь немного, чтобы я вас лучше видела…
Она осмотрела меня со всех сторон, спереди, сзади, в профиль, бормоча время от времени:
— Нет, она недурна… она довольна мила…
И внезапно:
— Скажите мне, Мери, сложены вы хорошо… вы очень хорошо сложены?
Этот вопрос меня поразил и смутил. Я никак не могла уловить связи между моей службой в доме и моим сложением. Но, не ожидая моего ответа, хозяйка сказала сама себе, осматривая с головы до ног всю мою особу в лорнетку:
— Кажется, вы довольно хорошо сложены.
Потом, обращаясь прямо ко мне, она объяснила мне с довольной улыбкой:
— Видите ли, Мери, я люблю видеть возле себя только хорошо сложенных женщин… это приличнее…
Но моему удивлению не суждено было скоро кончиться. Продолжая меня тщательно осматривать, она вдруг вскричала:
— Ах, какие у вас волосы!.. Я хочу, чтобы вы иначе причесывались… Ваша прическа не изящна… а между тем у вас прелестные волосы, и нужно причесываться так, чтобы это видно было. Это очень важно — прическа!.. Подождите, вот так, в этом роде…
Она взбила мне немножко волосы на лбу, повторяя:
— Вот так, в этом вкусе… Она очаровательна… Посмотрите, Мери, вы очаровательны… И это приличнее…
И в то время как она поправляла мою прическу, я спрашивала себя, не спятила ли немножко моя хозяйка и нет ли у нее каких-нибудь противоестественных наклонностей. Поистине, мне только этого недоставало. Когда она окончила, удовлетворенная моей прической, она меня спросила:
А это самое нарядное ваше платье?
Да, барыня.
Оно некрасиво, ваше самое нарядное платье. Я вам дам из своих, которые вы приладите для себя… А ваши нижние юбки?
Она подняла мою нижнюю юбку и слегка встряхнула ее.
— Да, я вижу, — сказала она. — Это совсем не то. А ваше белье… Приличное оно?
Раздраженная этим насильственным осмотром, я ответила очень сухо:
Я не знаю. Что вы подразумеваете под словом «приличное»?
Покажите мне ваше белье. Подите, принесите его… И походите немножко. Еще… идите сюда… обернитесь…У нее красивая походка… в ней есть шик…
Как только она увидела мое белье, она скорчила гримасу…
— О, это понятно… эти чулки… эти рубашки… Какой ужас!.. И этот корсет!., я этого не хочу видеть у себя… Я не хочу, чтобы вы все это носили, служа у меня… Подождите, Мери, помогите мне…
Она отворила розовый лакированный шкаф, выдвинула из него большой ящик, наполненный пахучими нарядами, и выбросила все его содержимое в кучу на ковер.
— Возьмите это, Мери… возьмите все это… Вы посмотрите… тут надо кое-что переделать, приладить, нужны маленькие починки. Вы это сделаете. Возьмите все это. Тут есть всего понемножку. Тут есть из чего устроить для вас красивые туалеты, приличное приданое. Возьмите все это…
Тут в самом деле было полно всего, шелковые корсеты и шелковые чулки, рубашки из шелка и тончайшего батиста, прелестные панталоны, очаровательные косыночки… изящные юбки… Сильный аромат, запах Peau d'Espagne, аромат женщины, которая лелеет свое тело, аромат любви, наконец, подымался от этой кучи нарядов, нежные или яркие цвета которых выделялись на ковре, как корзина цветов в саду… Я не могла прийти в себя… Я стояла довольная и вместе с тем сконфуженная перед этой кучей розовых, лиловых, желтых и красных тканей, на которых оставались еще кое-где куски лент более ярких цветов, остатки тонких кружев… А хозяйка перебирала эти все еще красивые наряды, это белье, чуть-чуть поношенное, показывала их мне, выбирала, давала мне советы, объясняла мне свои вкусы.
— Я люблю, чтобы женщины, которые служат у меня, были кокетливы, изящны, чтобы от них хорошо пахло… Вы брюнетка, вот красная юбка, которая вам дивно пойдет… Впрочем, вам все прекрасно пойдет… Возьмите все…
Я стояла в совершенном оцепенении… Я не знала, что делать… что сказать… Машинально я повторила:
— Спасибо, барыня!.. О, как вы добры!.. Благодарю!..
Но хозяйка не давала мне времени на размышления… Она говорила, говорила и становилась то фамильярно-бесстыдной, то матерински-благожелательной, но все, что она говорила, было так странно, необычно!..