Дневник горнорабочего

Пришел на наряд и угодил в похоронную команду. Отправили копать могилу какому–то дедушке, родственнику начальника участка. Всего могильщиков было четверо, но копали в основном мы с Андрюхой. Двое других — старые силикозники — больше кряхтели, кашляли, курили и травили байки. Земля была слоеная, глина и чернозем. Ну, глина — понятно, а чернозем — это, вероятно, предыдущие покойники, хоронят здесь уже больше сотни лет. На полутораметровой глубине наткнулись на истлевшие доски — гроб. Мужики, хоть и занимались мрачным делом, соответствующей моменту скорби не испытывали. Острили напропалую:

— Ты смотри там, осторожней! Сейчас за ногу как укусит!

— Ну, сапог–то, я думаю, не прокусит.

— Хорошо, если внизу бабка окажется. Положим сверху деда, да еще перевернем, чтоб удобней им было.

— А если внизу тоже дед? Не по–христиански получится…

И далее в том же духе, никакого уважения к усопшим.

Время провели весело, яму вырыли за два часа. Приехал начальник, привез бутылек и закуску. Я решил участвовать — зря копал что ли? По мере того, как банка пустела, разговор становился непоследовательным, разбивался на отдельные разговорцы, рассказчики кричали, перебивали друг друга, говорили одновременно. Смена выехала из шахты и присоединилась к нам со своим бутыльком. Коллеги гордились собой — наконец–то научили вагонщика пить.

18 апреля

Новости:

а) На работу везли стоя, как быков. Говорят, бензина нет, возить теперь будут в грязном автобусе, а там не присядешь и не прислонишься.

б) Вторая западная лава наконец–то закончена, сегодня ее поставили на демонтаж. Никаких причин для закрытия ее не было (лавы на нашей шахте закрывают после аварий или несчастных случаев, как было с 5-ой и 1-ой), а то, что мы сгрызли 15 из 40 метров целика никого прежде не тревожило.

в) Участок расформировали, работяг перекинули на соседний. ГРОЗов — в добычные смены, нас со слесарем — в ремонтную.

Сегодня прощались с лавой, подшучивали друг над другом:

— Вовка, ты маслостанцию поцеловал?

— А кусок лавы на память взял?

— Я их уже столько взял, что спина болит.

Собрал и я свое барахлишко: клевак, куски кабеля, «Поднятую целину» — больше с этой лавой меня ничего не связывало. Если учесть, что все изменения — к худшему, то ничего хорошего впереди не ждет. Шахта приближается к низшей точке своего падения. Надо принимать решение.

19 апреля

Чужой участок. В нарядной чужие люди, чужие стены, чужие нравы. И растерянный Вовка–слесарь. Увидел меня, обрадовался. Напрасно — работать я не собирался, хотел поболеть.

У кабинета терапевта собралось полшахты. Кашляют, чихают, швыркают носами. Или косят, как я — не хотят работать и не решаются рассчитываться.

Тетя–терапевт выписала мне больничный. Догадывалась, наверное, что пытаюсь ее обмануть, но раз жалобы есть — надо лечить. Она же врач, клятва Гиппократа и все такое.

29 апреля

Все подписал, все заверил, за все отчитался. Отдел кадров, табельная, ламповая, нарядная, медпункт. Мимоходом поскандалил с народом на выписке угля. Они, видите ли, с утра стоят, а такие как я, расчетники, прут без очереди. Расчетников действительно было много, я узнавал их по суетливым движениям и по листку обходного в руках. Получил запись в трудовой, сдал робу в стирку, собрал свои пожитки, последний раз помылся в бане и стал свободным. Жалко было оставлять шахту. Дел не сделанных, знакомств не завязанных, дружб не предложенных оставалось множество, только деньги очень нужны. Исключительно ради них бросил я угольную промышленность и нанялся батраком к буржуину. Если б не деньги, ни за что не ушел бы. Сидел бы в шахте, профессионально совершенствовался, коснел, матерел, приобретал опыт и подземный стаж. Променял я гордость и мужественность опасной профессии на хруст и шорох купюр. Ну и хрен с ней, с гордостью, своё право на небольшую долю понтов я заработал. Не важно, что я был всего лишь ГРП, стоял на низшей ступени подземной эволюции. Я был шахтером. И это здорово.

© Дмитрий Кравцев