Дневник грабителя

А на мой взгляд невеста жирная, и у нее ужасная прическа, но мое мнение никого не интересует. Я осматриваюсь по сторонам, а тетушки, дядюшки и Мэл принимаются расхваливать жениха. Я понимаю, что мероприятие затянется и надоест мне до чертиков. Пару раз я делаю попытки встрять в разговор с весьма оригинальными замечаниями типа «У мамаши невесты отличная шляпка, правда? Как вы думаете, сколько такая может стоить?», но никто не трудится высказать даже предположение о ценности этой хреновины. В конце концов я плюю на все и в тот момент, когда начинают произносить речи, ухожу погулять с собакой.

Я должен был догадаться, каким станет для меня этот денек, еще когда мы вышли из церкви и фотограф принялся делать снимки. Я хрен знает как долго стоял в стороне вместе с остальными курильщиками, ожидая, что и меня наконец вовлекут в это чертово мероприятие, пока невеста, жених, священник, шафер, семья невесты, семья жениха, друзья невесты, друзья жениха, родственники с обеих сторон и все остальные придурки позировали перед объективом. В последнюю очередь сфотографировали «грязных прихлебателей, которых пригласили из вынужденной необходимости», и их половин, а после фотограф начал упаковывать свои причиндалы.

Я думал, мой образ должен был запечатлеться на одном из снимков с родственниками и гостями жениха, но Джоан, явно придерживавшаяся иного мнения, постоянно вежливо меня отпихивала, говоря, что я сфотографируюсь в следующий раз.

В какой это следующий раз? На следующей свадьбе?

Я знаю, в чем все дело: в предубеждении. Предки Мэл с первых дней нашей с ней связи относились ко мне предвзято. В ту пору я нередко выпивал в одном кабаке, в который постоянно наведывался и Тони, папаша Мэл, и немного общался с некоторыми из его корешей, тоже мусорщиков (да-да, Тони — обычный мусорщик, а еще смотрит на меня свысока).

Только не подумайте, что о своем занятии я трезвоню на каждом углу, конечно, нет. Но человека постоянно преследуют какие-нибудь сплетни, и я уверен, что те парни в кабаке с огромным удовольствием выдали Тони все, что когда-либо обо мне слышали. Естественно, в основном всякие небылицы, но они сделали свое дело. Я чувствую, что́ Тони про меня сейчас думает: что своей грязной репутацией я позорю его дочь, а сегодня еще и очерняю свадьбу его сына. Если бы не Мэл, я ни за что не приехал бы на этот дешевый спектакль, но она, чтобы заполучить возможность притащить меня сюда, даже поругалась со своими стариками.

— Если не позовете Бекса, я на эту свадьбу тоже не приду, — вот что она заявила.

Признаюсь, я был бы более счастлив, если бы в споре выиграли все же ее предки.

Я смотрю на собаку, обнюхивающую фонарный столб.

— Ты собираешься поссать или нет?

Пес не отвечает — даже не глянув в мою сторону, направляется к следующему столбу. Я тяну его за поводок, возвращая на место.

— Я готов простоять здесь с тобой хоть до самой ночи, нравится тебе это или нет, лишь бы ты не обделал мне фургон. — Я закуриваю и смотрю в сторону дома. — А времени у меня хоть отбавляй.

Я прикидываю, что двух часов вполне достаточно. Речи произнесены, столы сдвинуты, и первые перебравшие уже пустились в пляс. Я допиваю пиво, покупаю еще пачку сигарет, выхожу из бара и направляюсь обратно, на свадебное пиршество.

Пес доволен как слон — выпил полпинты горького хмельного пивка из чашки и слопал пачку чипсов со вкусом говядины. Потом с удовольствием обмочил стену автобусной остановки после того, как я показал ему, как это делается. Все прекрасно. Человек и собака в полной гармонии. Я сажаю его обратно в машину в парке, думая, что на следующую прогулку пойдем с ним примерно через часик.

Вхожу в зал. Мужчины стоят у барной стойки, руки в карманах, женщины едят торт, какие-то уродливые дети бегают туда-сюда — в уборную и обратно. Я прошу налить мне пивка и беру для Мэл шоколадку.

— Где, черт возьми, ты пропадал? — спрашивает она.

— Представляешь, собака сорвалась с поводка. Я бегал за ней по всем улицам. Еле на ногах стою.

— Где она сейчас?

— В фургоне. Все в порядке.

Шестилетний двоюродный брат Мэл, проносящийся мимо нас, вдруг резко тормозит.

— У тебя в фургоне собака?

— Иди, иди отсюда, — отвечаю я.

— Не будь таким гадким, выведи ребенка на улицу и покажи ему песика, — говорит Мэл.

Я смотрю на мальчишку и размышляю, пустят ли меня вместе с ним в тот бар, из которого я только что вернулся.

Сгущаются сумерки, а я стою в парке и слушаю, как полдюжины ребятни спорят, кто следующий будет гладить собаку. Проходит минута-другая, и один из этой мелюзги вдруг спрашивает, как пса зовут. Я отвечаю, что имени у него нет, и полдюжины пар глаз смотрят на меня с таким выражением, будто я только что сообщил, что эту собаку мы должны сейчас же съесть.

— А почему у него нет имени?

— Потому что я не придумал, как его назвать.

— Почему?

— Потому что не придумал, — говорю я. По-моему, они хотят, чтобы я представил им более подробное объяснение, но я молчу.

— А почему? — продолжает доставать меня тот же самый пацаненок.

Наверное, доводится каким-то родственником Олли, думаю я.