Читаем Дневник графомана полностью

 Наладилась переписка с лондонским издателем. Он вроде как активно берет быка за рога. Ну, пусть пока почитает мои опусы, чтобы внутри загорелось. Я надеюсь, что загорится: все-таки он сын пилота. Потом обсудим, с какого произведения начать. 


 21.12. 

  На авиа ру новая ветка: «Старички форума, отзовитесь». Человек ностальгирует по прежнему духу и просит нас (и меня персонально) восстановить его, дух этот, а то кругом один флуд.

 Я вылез и сказал, что форум наблюдаю, а вот выступать неохота.

 А тут на правой стороне, среди авторских форумов, появилась ветка, где молодые прагматики пинают чуть не ногами понятие «Родина». И такое это, деловое обсуждение: мол, мы родине ничего не должны – мы ей налоги платим. Ну не суки, а?

 Я не выдержал и вставил свое слово: там, где появляются такие темы, мне делать нечего. А на ветке про старичков я выложил ряд претензий к современному форуму и его администрации.

 На меня с одной стороны посыпались приветы от старичков, которые тоже повылезли на клич, а с другой – полился дождь желчи от прагматической молодежи. Ну, прямо было сказано: старички, приспосабливайтесь к нашим порядкам или уходите.

 Я ушел.

 Утром заглянул: авторскую ветку про Родину удалили. Ну, хоть какая-то  польза от меня.  А на ветке про старичков идет ленивый флуд.  МАХ там выступает, бьется с молодым хамством.

 Больше я вряд ли выступлю здесь под своим именем. Общая тенденция форума отталкивает и начисто лишает иллюзий. Пришли цепкие, жизнеспособные прагматики, как бурьян, затопили и задавили все человечное. Такова жизнь.

 Вот это – мои тяжелые времена, и надо их достойно пережить, не зацикливаясь.


 22.12.   

 Потихоньку работаю над 3-й частью дневников. Всё пока идёт, идет и не кончается  тетрадка «Энтузиазм». Уже три авторских листа из неё набрал, наверно, еще столько же наберется. Фильтрую, как могу.

 На авиа ру тот же вялый срач. Общую тенденцию болтовни не преодолеть.

 На Прозе количество моих читателей  никак не перевалит за 3000. Да я уже читал в литературной критике, что этот литературный ресурс – для графоманов. И читают его графоманы же.

 Зато у Мошкова – только за декабрь – уже подходит к полутора тысячам. Но что меня поразило у Мошкова – это мой рейтинг. Из 274 авторов, достойных рейтинга, я на шестом  месте. По десятибалльной шкале, у меня  9,2.    Из 11 читателей пятеро поставили мне 10 баллов.

 А кто же впереди меня? Авторы, пишущие про разрозненную Русь; про воспитание гуманистического отношения к природе; про Веления Космоса.   

 То есть: история, философия, эзотерика, общественные науки и мемуары, – вот чем интересуется аудитория у Мошкова.

 Однако… чего же они уж такого в моих дневниках нашли?

 Еще раз залез на страницу рейтингов – уже я укатился на 22-е, что ли, место. Но это не так важно: какое-то новое произведение выскочило вперед. Читатель нашел, что чей-то стишок – шедевр, поставил 10. И таких произведений  в списке рейтингов набралось два десятка. Подождем оценок других читателей, и все постепенно устаканится.  Во всяком случае, мои произведения явно не плетутся в хвосте.


 Лондонский издатель действует. Прислал мне фото вариантов оформления обложки, задает вопросы, короче, затягивает меня в издательские заботы и проблемы. Ну, пусть человек старается. Я еще ему по обложкам конкретно не ответил, посоветуюсь с Надей.



 23.12. 

 Меглинский запросил меня об академике Пономаренко и его теории «образа полета». Я как мог, ответил, но посоветовал Владимиру порыться в интернете и самому поискать книги Пономаренко. В двух десятках строк ведь не обоснуешь, что человек в полете должен чувствовать себя не оператором, а птицей.


 Роман прислал макет обложки «Страха полета»: на фоне белого силуэта озера Байкал черный силуэтик Ту-154. Все это наложено на прекрасную фотографию авторства Летчика Лехи: закат солнца. Большой логотип (слоган, как еще сказать)  «Ездовой пес Неба» – вверху, красными буквами. Внизу автор и название: «Страх полета». Впечатлило. Сделал ряд мелких замечаний. С этой книги и начнем. И все мои книги пойдут под этим логотипом: «Ездовой пес Неба». Это будет моя персональная серия. Читатель должен раз и навсегда олицетворить этот логотип с именем Ершова: «Ездовой пес неба – Василий Ершов».


 25.12. 

 Мои летные дневники чем-то зацепили читателей: от интеллигентов идут хорошие письма. На Либ ру каждый день добавляется сотня читателей, рейтинг растет.  Из 12 рецензентов шесть поставили дневникам оценку 10 («шедевр»). Да уж…



                                                                         *****


2010 год

Январь

9.01.2010.   

 Звонил мне Валентин Ли, бывший командир Ли-2, потом Як-40. Я его припоминаю смутно; он меня и вообще не помнит, но его тут спрашивал обо мне питерский пенсионер, бывший пилот, Феликс Кондаков. Он тоже написал пару книг, хочет со мной связаться. Ну, пусть звонит, я разрешил дать мой  телефон.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное