Читаем Дневник графомана полностью

 Медаль, конечно, общественная, типа  «За присутствие на пожаре»,  но важно другое: это официальное признание меня сообществом военных авиаторов. Довелось-таки свинье на небо глянуть… когда резали.  Как сказано в статуте медали, ею, в частности, награждаются и «лица из состава гражданской авиации… за особые заслуги в освоении, эксплуатации и обслуживании авиационной техники… оказывающие содействие в решении задач, поставленных перед военной и гражданской авиацией».

 А письмо-исповедь тронуло. Человек выложил мне всю свою детдомовскую судьбу и всю боль Офицера за судьбу армии и страны.  Мои книги его зацепили; это он хлопотал за медаль и, от имени военных авиаторов, так сказать, вручил ее мне через курьера.

 И  что  ему  ответить  на  пространное  послание?   Он  с  интернетом знаком плохо,

 э-мейла не имеет, пишет на бумаге по старинке. А я уже и ручку в пальцах не удержу, суставы болят. Придется отпечатать и отправить ему в Рязань почтой.  Ну, он еще позвонит.


 А вечером пришел Олег с подарочным симовским штурвалом, установил его, отладил; полетали.   Подарок этот – от моих друзей, бывших симмеров, а нынче – уважаемых пилотов. Ну, я счастлив. Олег дома еще покумекает, как оставить и джойстик, и штурвал, чтобы  летать и на самолетах, и на вертолете, и чтобы они друг другу не мешали.

 Покумекал, сделал. Включил я флайт-симулятор: все работает и вместе, и врозь; ничего не отключая и не переключая, можно летать на всех типах самолетов и на вертолетах, на джойстике и на штурвале. И в то же время, на «Ту» можно летать со штурвалом, а джойстиком управлять  на земле по путевому каналу. Чего-то Олег там мудрил, мудрил, остался недоволен, – а ведь все работает.

 Я должен быть благодарен этим ребятам: они так заботятся обо мне, так опекают, постоянно навещают, держат в курсе всех новостей… и еще благодарят за то, что мой Ездовой пес взорвал им мозг и изменил всю жизнь.


 Я вот себе думаю: тут медали навешивают за верность… а мне современная авиация ведь неинтересна. Я верен той, старой, советской авиации, которую считал лучшей в мире. Той, которая меня на крыло поставила, в которой я себя человеком почувствовал.

 А кто я в новой авиации? Дед, маразматик, балласт, тина, нафталин. В литературе об авиации я еще что-то, может, и значу, а в реальной авиации, авиации Боингов и Эрбасов, я – ноль.  Неинтересны эти самолеты мне, как неинтересны айфоны, блоги, чаты, твиттеры и прочая типа логистика. Жизнь ушла, улетела на новых крыльях. Вот эти ребята, которым снесли голову мои книги, сидят теперь за штурвалами, вот они опираются на новые крылья… и еще деда благодарят – за мечту и за здравый смысл старой школы.

 Но это – единицы,  фанатики, положившие жизнь на алтарь. А существует же еще громадная масса молодежи, умеющей только болтать на форумах. Там я не котируюсь.

 Правильно написал один участник дискуссии: Ершов и сам уже в гробу, и на мир из гроба глядит.

 Я близок и понятен старшему поколению, а молодежь представляет меня не иначе как сгорбленным бородатым дедушкой с клюкою. Я – настоящий, живой, еще молодой, чувствующий и страдающий я  – уже мертв для них. Ну, вроде как местный, авиационный, занявший свое место на пыльной полке типа классик. Меня цитируют и используют как аргумент.

 Авиация оказалась прерывным процессом. Я-то думал, что через меня в будущее непрерывно перетекает опыт поколений летчиков. Нет: врезали новую трубу, уже после меня, и сосут оттуда. А меня перекрыли. Меня живьем в гробу засыпают. Я сначала бился, стучал в крышку кулаками… и зачем?  Все равно, скоро один конец.

 Нет, какие-то брызги от меня к ним еще долетают. Да только попробовав их на вкус, молодое поколение морщится, говорит «не то» и бежит искать новое – а его и искать не надо, они в нем захлебываются.


 На женской тусовке в интернете жена молодого КВС А320 жалуется. Пока жили на Севере, пока мужик набирался опыта на Ан-24 и зубрил инглиш, жили небогато, иной раз и поесть-то сытно не получалось, – но была романтика, было общение, рыбалка, природа и пр. Взяли его в Москву на Эрбас, полетал три года вторым, и вот ввелся. И – как обрезало. Говорит жене: ты мечтала о достатке? Хватает тебе? Всё, отстань, мне надо учить. И зубрит, зубрит, зубрит, и все разговоры – только вокруг самолета. Романтика кончилась. Зато большие деньги. И теперь она готова отдать назад те деньги за то, чтобы только вновь вернуться в благословенное, небогатое, но романтическое северное прошлое.

 Но дважды в одну реку не войдешь. Мужик стал сурьезным, он полностью выкладывается на работе, приносит в семью бо-ольшущие, немыслимые деньги.

 Ну, на форуме пошла женская дискуссия, спор, надежды, что со временем бремя ответственности облегчится набранным опытом и мужик, мол, вернется в прежнее состояние.

 Нет, не вернется. Он познал изнанку. Он помудрел. Романтика с него слетела. Теперь он будет думать о прессе эксплуатации и о том, как подольше сохранить здоровье.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное