Читаем Дневник графомана полностью

   Не разделяю радости. Чистой воды популизм. Как-то неловко, чесслово... Герой, это тот, кто, рискуя жизнью или здоровьем, совершил что-то подобное. Риска здесь не было, так как не было выбора… В чём героизм-то? Вот "Заслуженных Пилотов" – самое то. Очень почётное звание. Особенно, когда за такое мастерство, а не сидение в кабинетах. Или "за Заслуги перед Отечеством". А "Герои" – ну не тот случай. Стыдно за власть, набирающую очки таким образом. Воспользовались случаем...


 Я разделяю это его мнение полностью. Но озвучивать подобное я бы лично не стал. И вообще, в последнее время я резко изменил свои взгляды на все эти форумы и никогда не полезу на них выступать.

 И дальше уже на форуме мнения разделились, и начался срач. Многие присоединились к мнению старого пилота. И очень многие считают незаслуженно обойденным наградой начальника площадки Ижма Сергея Сотникова, не позволившего в свое время использовать ВПП под лесосклад.

 Теперь уж придется самолет этот в небо поднимать. Пиар продолжается. Стране все еще нужны новые герои.


 И ждем все-таки результатов расследования смоленской катастрофы. Уж там-то политика рулит.


 11.10. Понедельник. +5.

 Я всегда ревниво относился к критике моих произведений читателями. А теперь, по зрелом размышлении, думаю себе: Вася, это же питерские и московские горожаны, избалованные Кафкой, Довлатовым, Мураками и прочими мураками. Поэтому мое чистое повествование, без зауми, как у этих мураков, – кажется пресным, повторяется и быстро становится скучным для городской молодежи, уже уставшей от разнообразия, но ищущей все новых и новых, оригинальных ощущений и впечатлений.

 Но я не для  них писал. Я пишу для чистых душ.

 Поэтому плюнь, Вася, на всю эту т.н. критику снобами твоих опусов.

 Эльчин Гасанов подсчитал, что на двухмиллионный Баку едва ли найдется сорок тысяч читателей книг, остальные торгуют. Следуя его логике, в Красноярске таковых наберется около двадцати тысяч. Основной же читающий контингент находится в двух столицах, и это, в основном, снобы. И то, признали меня ведь, снобы эти, на безрыбье-то.

 Кстати, а сколько читающих людей было во времена Пушкина? Да в том же Питере – может, тысяч пять-семь. Народ русский  был  безграмотен.

 Кто обо мне в Красноярске знает? Да никто. И это хорошо: слава богу, меня хоть не узнают на улице.


 16.10. 

 Прочитал тут интервью летчика-испытателя НИИ ГА Есаяна (налет, кстати, 16 000 часов, он до того работал линейным пилотом) о судьбе авиапрома и о соревновании Ту-334, Суперджета и Ан-148. Очень здравые, смелые, прямые, резкие суждения. Молодец. Я скачал материал, потом еще и еще раз проанализирую эту вещь и уточню свое мнение по этой теме; правда, оно почти не отличается от мнения заслуженного мэтра, который утверждает, что Суперджету не жить, Ан-148 удачно занял свою нишу, а судьба Ту-334 пока не определена.


  25.10. 

 Полдня набирал текст дневников, закончил тетрадь. Почти 4 авторских листа получилось. Впереди еще две тетрадки, из которых тоже должно высосаться листа четыре; на этом шестую часть завершу.

 Перечитал набранное. Так вроде ничего, политики мало, больше о полетах. Думаю, тем, кто треплет на Либ ру пятую часть и ставит ей единицы и четверки, шестая часть  не понравится, теперь уже из-за отсутствия политики. Но я теперь к оценкам почти равнодушен и прекрасно себе представляю эту московскую интеллектуальную публику.

 Пишут мне письма люди, открывшие для себя Ершова то ли через книгу, то ли через интернет. Вот пришло письмо от отставного летчика дальней военной авиации. Хвалит меня, хочет общаться. Ну, пообщаемся.

 Я скорее для вот этих людей пишу, а не для стаи московских мотыльков, которых носит туда-сюда политическими ветрами. Ах, ах, Лужкова сняли. Ах, эпохальное событие. Мир перевернулся!

 А мне – что был тот Лужков,  что не было. Что были те октябрьские события, что не было. Что был тот октябрьский пленум РСДРП… одно да потому. Москва сама по себе, а жизнь России сама по себе.

 Да и в Москве, в общем, полно нормальных людей… правда, жить в этом гадюшнике…


Ноябрь

2.11. 

 Целый день набирал дневник. Закончил «Бухгалтерию». Мучительно было выбирать оттуда удобочитаемые сюжеты.   И я рад, что, наконец-то, расквитался с этой сложной тетрадью.

 Начал новую тетрадь: «Достоинство». Стараюсь сужать и сужать – до чисто летных эпизодов, а оно лезет и лезет: мораль, самодовольство и лирические отступления. Ну, набрал уже 250 тысяч знаков. Перечитываю, редактирую, пытаюсь прочувствовать дух этой части.



 3.11. 

 На авиа ру обсуждают статью в польских СМИ о влиянии присутствия генерала Бласика на обстановку в кабине польского президентского экипажа. Генерала как личность все характеризуют отрицательно. Похоже, в Польше решили именно его сделать козлом отпущения.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное