Дневник грешницы

Русские переглянулись и отрицательно покачали головами.

– Ну, ничего, – великодушно заявил паша, – можем сыграть на вашу лошадь. Или на ваше оружие. Или, – тут он слегка напрягся, – на условия перемирия.

– А что поставите вы? – спросил русский.

Мустафа-паша не успел ответить. К его уху снова нагнулся бегом поднявшийся на веранду воин и доложил, что запертый в погреб Якуб ибн Юсуф только что предпринял попытку бежать. Но, выбравшись из погреба, побежал не в горы или, скажем, окрестные леса, а прямо к княжескому дому. К той самой его стороне, куда выходили окна спальни паши.

Правда, спальня располагалась на втором этаже и до земли было довольно далеко, но запертую в спальне княжну это не остановило. Ее никто не удосужился обыскать – может, янычары полагали ниже своего достоинства, а может, и просто побоялись дотрагиваться до новой фаворитки начальника.

И напрасно – у княжны был при себе маленький острый кинжальчик. Этим кинжальчиком она вскрыла нехитрый замок, на который запиралась оконная решетка, после чего сдернула с кровати драгоценное стамбульское покрывало, привязала его к ножкам стоявшего у окна тяжелого кресла и вознамерилась таким образом спуститься вниз, прямо в руки подбежавшего Якуба.

Тут-то их обоих и схватили.

Не церемонясь более, беглецов крепко связали и на всякий случай заткнули рты. Сейчас оба лежат на скотном дворе под присмотром троих солдат и ждут решения своей судьбы.

– Якуба расстрелять, девчонку вернуть назад и привязать к кровати, – забывшись, громче чем следовало приказал Мустафа-паша.

Повернулся к гостям и встретился с пристальным взглядом русского.

– Это так, рабочие моменты, – небрежно махнул рукой паша. – Так что, ставите своего коня?

– Пожалуй, – согласился тот. – Ставлю своего коня против вашего янычара.

Мустафа-паша подумал, что ослышался. Или что его повар Шекер-ага подмешал сегодня в табак для кальяна добрую порцию гашиша.

Но ведь русский паша не притрагивался к кальяну…

– Того самого, которого вы приказали казнить, – подтвердил граф. – Как его… Якуб, кажется.

При этих словах пожилой штабс-капитан быстро залопотал что-то по-русски, но граф несколькими словами успокоил его.

– Ну, раз вы хотите уйти отсюда пешком, то… – Мустафа-паша пожал плечами и взял в руки серебряный стаканчик для игральных костей – зар.

* * *

Некоторое время на веранде стояла тишина, нарушаемая лишь звуками катящихся зар, передвигаемых по палисандровой доске шашек и азартными возгласами Мустафы-паши:

– Шеш-беш! Ах, велик Аллах! Шеш-чар![2]

Паше везло. Он без труда обыграл русского графа, зары которого выбрасывали в лучшем случае чари-сэ[3], да к тому же он несколько раз вынужден был пропускать ход.

– Продолжим? – довольно усмехнулся Мустафа-паша, приказав отвести выигранного у русского вороного жеребца в свою конюшню. – Только на старую кобылу вашего спутника я играть не буду. А вот на вашу саблю – пожалуй. Или на условия перемирия?

– На саблю, – подумав, сказал русский. Отстегнул ее и положил на ковер рядом с собой.

При виде этого пожилой штабс-капитан подавился кальянным дымом и закашлялся. Граф участливо похлопал его по спине и снова вполголоса произнес несколько непонятных для турок слов. Штабс-капитан возмущенно дернул усом, но возражать не стал.

Вторая игра закончилась так же, как и первая. И с тем же результатам – паша одержал быструю и убедительную победу.

– Хвала Аллаху, милостивому и милосердному к правоверным! – Паша поднял обе ладони и набожно огладил свое круглое, желтоватое, как дыня, лицо и крашенную хной бороду. – Хорошая сабля! Унесите в мою оружейную.

Несмотря на две неудачи подряд, русский граф отнюдь не выглядел обескураженным.

– Сыграем еще? Но теперь уж точно на условия перемирия! – предложил паша.

Штабс-капитан взвыл и схватил молодого русского за руку:

– Граф, опомнитесь! Поручик, я запрещаю вам…

– Ничего, – отмахнулся тот. – Бог троицу любит.

И любезно перевел свои слова для навострившего уши паши.

– Хорошо сказано! – восхитился паша. – Троица! Значит, с вас – три лишних дня перемирия!

– Согласен, – кивнул русский. – Три лишних дня перемирия. Против вашего янычара Якуба.

«Сдался вам этот сын шакала», – усмехнулся про себя паша. Впрочем, не зря сказано: «Кого Аллах хочет наказать, того лишает разума».

И трясущимися от радостного нетерпения руками снова выметнул кости.

* * *

– Э… – выдавил паша полчаса спустя, когда вороной жеребец и сабля вернулись к своему владельцу. – Э… это случайность! Сыграем еще!

Штабс-капитан безнадежно махнул рукой и потянулся за кофе. Молодой граф, наоборот, отставил в сторону чашечку и взял в руки стаканчик для костей. Наступила его очередь метать заки. И его очередь выигрывать.

– Этого просто не может быть! – воскликнул паша еще через двадцать минут. – А может, тебе помогает сам шайтан?

– Может быть, – усмехнулся русский. – Едва ли мне помогает Аллах – я же неверный.

Паша мрачно засопел. На веранду ввели связанного Якуба и поставили на колени перед новым хозяином.

– Теперь твоя никчемная жизнь принадлежит этому русскому, – сказал Мустафа-паша.