Дневник грешницы

Русские, стоя спина к спине, дрались весело, бешено и ловко, как черти. Толкотня и давка на веранде не позволяли туркам применить огнестрельное оружие, а сабельные и кинжальные атаки успешно блокировались неверными.

Но, разумеется, им не удалось бы не то что победить – продержаться сколько-нибудь долгое время, если бы сзади не затрещали выстрелы и в красной волне янычар не стали возникать синие пятна русских мундиров.

Русские находились поблизости. У парламентеров, как оказалось, была задача потянуть время до захода солнца, а все переговоры о среде или тем более о пятнице велись лишь для отвода глаз. Военная хитрость. A la guerre comme `a la guerre![4]

Но, разумеется, из-за коварного нападения турок на парламентеров наши получили моральное преимущество.

Когда все закончилось, уцелевших янычар вместе с Мустафой-пашой, довольно быстро сдавшимся на милость победителей, крепко связали и отвели на скотный двор. Штабс-капитан принял на себя временное командование Видинским гарнизоном, а граф Алексей Безухов, отбившись от назойливых изъявлений благодарности со стороны освобожденного болгарского населения во главе с князем Тодором и его супругой, решил попрощаться с Якубом и княжной.

– Будьте счастливы, – искренне пожелал он, садясь на своего вороного жеребца.

Княжна с Якубом переглянулись. Якуб подошел и взял вороного за повод.

– Господин… Господин поручик! Я буду везде следовать за вами и служить вам, не щадя собственной жизни!

– И я, – тихо сказала княжна, подходя с другой стороны и берясь за другой повод. – Я буду вашей рабыней. Вашей тенью. Буду вашей… Я буду тем, кем вы пожелаете!

– Но я думал, что вы любите друг друга! – в изумлении воскликнул поручик. – Иначе зачем вы так рисковали?

– Я спас эту женщину потому, что она вступилась за меня – за врага, за человека, чужого ей по крови и вере, – тихо сказал Якуб.

– А я спасла его потому, что он вступился за молодого Георгия, – так же тихо произнесла княжна, – которого жестокий Мустафа-паша хотел посадить на кол.

– А, так вы, верно, любите этого Георгия? – с надеждой в голосе спросил граф. – Я велю сейчас же отыскать и привести его!

– Нет, – пропела княжна, легко касаясь устами руки графа, которую он не успел отдернуть. – Георгий еще совсем мальчик! Я не люблю его. И с ним, – она показала на Якуба, – меня ничего не связывает. Ничего, кроме… вас. Я, так же как и он, пойду за вами повсюду.

– Гм-гм, – послышалось сзади. Граф обернулся. Перед ним стояли принарядившиеся князь Тодор с женой и радостная, ликующая толпа жителей Видина. В руках князь Тодор держал икону Божьей Матери в драгоценном окладе.

Граф обреченно слез с коня. Вышедший из толпы болгарский православный священник взял его за руку и вложил в нее руку княжны.

– Граф Алексей, – торжественно провозгласил князь Тодор. – Ты спас жителей города от гнета басурман, а дочь мою – от позора и бесчестия. Ты молод, отважен и смел. Ты благородного рода и истинной, православной веры. Прими же наше бесценное сокровище, Мирославу, как непорочный дар от чистого сердца. Она будет тебе верной, преданной и любящей женой!

Мог ли граф отказаться? Мог ли солгать, что уже женат?

Наверное, мог бы.

Но не сделал этого.

И священник тут же, не сходя с места, обвенчал их.

3 января 1900 г.

* * *

Ирина Львовна, отложив в сторону распечатку, довольно рассмеялась и потерла уставшие глаза. Вот, значит, как оно было на самом деле! Их свела вместе война. А вовсе не любовь, по крайней мере с его стороны. Ну что же, Аннет, вперед! У тебя есть все шансы! Наверное…

Как жаль, что Карла с Аделаидой свела вместе не война, а любовь.

Но ведь прошло уже четыре года со времени их знакомства. Аделаиде скоро пятьдесят. А Карл сейчас находится в самом расцвете – сорок пять лет, идеальный возраст для настоящего мужчины.

Кроме того, настоящий мужчина – существо полигамное, какие бы моральные принципы и убеждения ни выдвигал он для собственной защиты и самообмана…

Ирина Львовна тешилась этими сладостными мыслями до тех пор, пока случайно не посмотрела в окно и не увидела возвращающуюся в гостиницу семью Роджерсов.

Сашенька сидел на плечах отца и радостно вертел головой во все стороны. Аделаиду Карл вел за руку, как девочку, и о чем-то увлеченно рассказывал ей. Она молча улыбалась улыбкой счастливой и довольной женщины. Чувствовалось даже на расстоянии, что эти трое составляют в разрозненном и летящем мимо мире одно незыблемое целое.

«Но ведь я не собираюсь разрушать это целое, – возразила неизвестно кому Ирина Львовна. – Я только хочу…»

Однако игла, вошедшая в сердце, как только она взглянула в окно, никуда не делась. «И правильно, что не собираешься, – холодно и сурово заявил рассудок. – У тебя все равно не получится».

«Знаю, – отважно тряхнула головой Ирина Львовна. – Знаю, что не получится. Но разве я не могу, ничего не разрушая, получить и для себя немножко счастья? Получить. Позаимствовать. Украсть…»

* * *