Дневник грешницы

И только?! Ирина Львовна едва сдержалась, чтобы не задать этот вопрос вслух.

– Карл искренне считает себя человеком, лишенным всяких творческих способностей, – пожала плечами Аделаида, – поэтому всегда восхищается людьми, имеющими какой-нибудь талант. Он говорит, что из вас со временем получится серьезный писатель. Я в этом не разбираюсь, – поспешила добавить Аделаида, – но возможно, так оно и есть.

Ирина Львовна опустила ресницы, чтобы не выдать заблестевшие от радости глаза.

– Вы интересны ему. Он восхищается вами. Он испытывает к вам теплые чувства. Он многое готов сделать для вас – впрочем, как и для других двух своих «сестер»…

– Но?..

– Что – «но»?

– Вы не договорили, но я услышала это «но»…

– Что ж, вы могли бы догадаться и сами, – снова пожала плечами Аделаида. Она вытащила из бумажника тысячную купюру, положила ее под кофейник и встала. – Все это ни на шаг не приблизит вас к тому, чего вы добиваетесь. И, если вы поверите мне сейчас, это убережет вас от дальнейших разочарований.

* * *

Ангел мой Жюли,

снова пишу к тебе после долгого перерыва и уже не смею просить прощения. Так рада была получить от тебя весточку! Спешу уведомить тебя, что я теперь совершенно счастлива и довольна, и мне недоставало лишь известий от папеньки и от тебя.

И вот – в один день сразу два письма, и я узнаю, что и папенька вполне благополучен у дядюшки Бориса Андреевича, и ты весела и здорова и беспокоишься обо мне!

Рождественские и новогодние праздники прошли быстро и незаметно. Я была очень занята с детьми и мало видела графа. На новогоднем же балу, когда я специально надела подаренную им хризолитовую брошь, он появился ненадолго и не танцевал, а все разговаривал с каким-то приехавшим из Петербурга важным чиновником.

Графиня Мирослава восседала в креслах, окруженная почтенными губернскими дамами. Разумеется, она не танцевала тоже. Зато гости, среди которых было множество молодых людей, дам и девиц, веселились от души. Бальный зал графа не уступал лучшим питерским, оркестр был отменный, угощение превосходное; поговаривали, что, хотя граф и не часто устраивает балы, они получаются не хуже губернаторских.

Я также танцевала, уступая настойчивости галантных кавалеров, в число которых неожиданно записался и доктор Немов; но танцевала я немного – глаза мои как магнитом тянуло к той оконной нише, где скрывались от любопытных глаз и ушей хозяин с важным петербуржцем.

Но тебя, верно, больше интересует, как протекает моя повседневная жизнь и отчего я считаю себя счастливой. Изволь, я расскажу тебе.

Помимо занятий арифметикой, естествознанием, танцами, живописью и музыкой, я хожу с детьми на обязательную прогулку. Граф считает, что детям необходимо гулять в любую погоду, кроме самых сильных морозов, и во время прогулки выполнять несложные гимнастические упражнения и играть в подвижные игры.

Я охотно и добровольно взяла на себя эту обязанность, которую у меня никто не оспаривал: Анна Леопольдовна отсиживалась у себя или шла к графине, где они вышивали, раскладывали пасьянсы или вместе молились.

Графиня вообще очень много молится; ее будуар, в который мне однажды довелось заглянуть, больше напоминает часовню по обилию икон с горящими лампадками и густому, тяжелому запаху ладана. Детьми же, племянниками мужа, она, напротив, занимается очень мало.

А я охотно гуляю и играю на улице с ними еще и потому, что граф, несмотря на занятость, иногда присоединяется к нам. Я говорю – иногда, хотя на самом деле в последнюю неделю это происходит почти каждый день…

* * *

Ирина Львовна отложила письмо в сторону. Как ни хотелось ей узнать поскорее содержание оставшихся писем, дальше читать она не могла – отчего-то рябило в глазах и сильно болел затылок.

«Погода меняется, что ли», – рассеянно подумала она. Мелькнула мысль выйти на улицу, пресечь ее и в расположенной напротив круглосуточной аптеке попросить измерить давление; но для этого надо было встать с постели, одеться и причесаться. «Слишком сложно», – решила Ирина Львовна. Лучше оставить чтение до утра, погасить свет и постараться уснуть. В крайнем случае, накапать валерьянки или валокордина…

Но и валокордин не помог. Боль в затылке несколько отступила, зато сна не было ни в одном глазу. Промучившись еще полчаса, Ирина Львовна села в кровати, обхватив руками тощие колени, обтянутые мягкой пижамной тканью, и стала смотреть в окно.

«Я знаю, отчего не сплю, – вдруг жестко и определенно заявила себе она. – Два часа ночи – не то время, чтобы морочить себе голову и строить иллюзии. В два часа ночи становится видна одна голая правда».

Это все из-за Аделаиды.

Черт знает что! Совесть меня мучает, что ли?

Нет, не то! Раз Аделаида знает о моих намерениях или, во всяком случае, догадывается, то я ее не обманываю. Карл, наверное, тоже знает, как я к нему отношусь и чего от него хочу. Так при чем же здесь совесть?

Никто никому не лжет, все играют в открытую.

Вот только два остальных участника игры почему-то уверены, что я проиграю.

Ха! Аделаида еще не знает о пари. Карл ничего не сказал ей, это очевидно. Почему?..