Дневник инока

По случаю городских волнений одни студенты разъехались по домам, другие поспешили поступить в военное училище. А некоторые испросили разрешения держать ускоренные экзамены. К желающим экзаменоваться примкнул и я.

Жаркая пора наступает с экзаменами в Духовных академиях. Литографированные лекции профессоров чаще всего хранятся у академического декана или старосты в течение года и за несколько дней до экзаменов раздаются на руки. Требуется большое умственное напряжение при подготовке. Я, не очень сильный в умственном отношении, немало страшился экзаменационного периода. Не знал, выдержит ли моя память детальное усвоение обширных курсов наук. Выйти из затруднительного положения научил меня, должно быть, Ангел–хранитель. Готовился я с помощью составления конспектов. Перед экзаменом ездил в Казанский женский монастырь[58] или заходил в академическую церковь, где находился большой крест с частицей Животворящего Древа Креста Господня. Упаду, бывало, в храме пред иконой Божией Матери или пред Крестом Христовым и говорю:"Господи! Матерь Божия! Я все сделал, что требуется от человека. Теперь время Твоей помощи. Помоги, не оставь мое скудоумие". И что же? После молитвы в сознании непременно появлялась мысль, что именно такой-то билет достанется мне. Я прочитывал его лишний раз. И мне действительно доставался билет, таинственно указанный, и я почти всегда безупречно сдавал экзамены. Помню, при переходе на второй курс академии у меня только по истории Византийской Церкви был неполный балл — "4³/₄". По всем остальным предметам против моей фамилии значились полные баллы.

Благодарю Господа и Божию Матерь за помощь моему окаянству.

1 апреля 1928 года

По окончании экзаменов мы с Сережей Семеновым сходили в фотомастерскую, снялись, и я стал собираться домой в Вятку. Спешить с отъездом побуждал также голод, отчасти касавшийся и меня. Хлеб доставать было тяжело. Дежурить в очередях перед хлебным ларьком казалось затруднительным, и возвращение домой рисовалось вернейшим выходом из положения. На самом же деле поездка в Вятку была шагом необдуманным, противоречащим старческому благословению. Свияжский старец, о чем я еще не сказал, благословил мне и Сереже провести лето в Оптиной пустыни. Мы же не послушались, разъехались по домам. Я сел при усиленной стрельбе в поезд, отходивший на Москву, там сделал пересадку в первый попавшийся воинский эшелон. Как меня туда посадили и как я доехал до места — один Господь знает. Только последствия моей поездки в Вятку в итоге были очень плачевны. Целых полтора года после того я скитался без определенных занятий. Продолжать образование в академии не рискнул: опасался голода и городских волнений. Несколько успокоиться удалось в Саратове, где меня приняли на работу в военную канцелярию и дали красноармейский паек.

Сережина участь была прискорбнее моей. Он из родного Екатеринбурга уехал в Красноярск к своим друзьям — иеромонахам Амфилохию и Софронию, заразился там тифом и, напутствованный Святыми Тайнами, вдали от родной семьи отошел ко Господу.

Моя работа в Саратове была в счет военной службы и состояла в выписке ордеров на продовольствие. Месяцев шесть я добросовестно трудился на поприще, определенном мне Богом. Свободные часы посвящал церкви. Ходил чаще всего в Ильинскую церковь, расположенную недалеко от военной канцелярии, и в кафедральный собор. Там пела превосходная капелла, не распавшаяся еще, несмотря на изменения в положении Церкви. Хор занимал почти треть зимней кафедральной церкви, похожей на пещеру. Каких-либо развлечений и отдыха от службы, кроме храма, я не знал.