Дневник Йона

В следующий раз, когда я приехал к тебе, мы сгорели дотла, окончательно. Я никогда не испытывал ничего подобного — перед глазами моими то и дело мелькал весь мир, звездное небо с детально прорисованными галактиками, самые глубокие впадины океана с мельчайшим планктоном… и это все была ты. Я любил тебя уже тогда, когда снаружи и внутри согревал тебя своим хмурым теплом, а ты — ты исчезала утром. Мы договорились видеться лишь ночью, за бокалом-другим и никому ни слова — нам нельзя, нас лучше бы не, но иначе, друг без друга, тоже невозможно. Тишину ночей то и дело взрывал твой блаженный крик, а потом ты пропадала опять, а я, угорелый, искал тебя повсюду, пытался выплюнуть, вырезать, вытащить из себя, забыть, но уже утонул в тебе.

Я перестал понимать тебя: видел, что тебе хорошо со мной, что так блаженно ты еще будто бы никому не улыбалась, но заканчивалась ночь, и та ты исчезала — ты холодела в бездушный мрамор. И однажды так и не вернулась из него, ничего мне не сказав. Где ты? Что ты? Ты разбила меня, оставила, выбросила, как ненужного пса на обочину декабря, но я собрал себя заново, горячими щипцами вытащил-таки тебя-занозу, и вдохнул. Начал заново — точнее, снова отдался службе.

И, конечно, как только я освободился, научился думать без тебя лейтмотивом, начал осматриваться и даже взглянул куда-то в кучерявую русую сторону раз и в голубые глаза под слишком тонкими бровями два, ты вернулась. Вернулась — и как молния, нет, гроза, пронзила, разбила пополам небо. Страшно, больно и зачем вообще… я уже не хотел тебя видеть, я исцелился и занялся работой, своим состоянием, все начало налаживаться и могло бы сделать из меня другого человека, но ты вернулась — и все потеряло смысл. Я проходил мимо бара, где ты сидела за шестым коктейлем. Что произошло? Отчего ты так пьешь? О чем стараешься не думать? Что пытаешься забыть? Ты перехватила меня один раз в баре другом: мы сидели друг напротив друга, и ты начала говорить. Ты рассказала, что этот год был похож на самые безумные качели, и нет, совсем не «солнышком», это было про какую-то альфа центавру: ты увидела пол-Триде — ты попрощалась с восемью друзьями, ты снова взялась за заведомо успешный материал — заболела твоя мама, ты заработала заслуженное повышение — ваш отдел сократили. Ты стала призраком, ты смеешься, потому что — виски, но на самом деле, ты — плачешь. Ты не готова говорить о чувствах — но ты уже кричишь о них навзрыд. Тебе так больно, я вижу это в твоих глазах: вместо огня — воспаленная алкоголем боль. Прости меня, Сольвейг, я ничего не понял сразу.

Тогда ты рассказала мне обо всем: мы не могли быть вместе, потому что у тебя случился апокалипсис, тотальный дизастер, но — до сего дня ты была не в силах доверить это кому-либо. Сильная и сама. Знакомо, милая.

Мы сидели под джаз из позапозапрошлой трети и плакали. И я наконец-то понял все. И ты больше не хотела прятаться и уходить. Но что-то у меня сломалось тогда:

— Пока, Сольвейг. Береги себя.

Самая, я знаю, тупая фраза, которую можно сказать… Но ты так глубоко ранила меня, что я не был готов так сразу пускать тебя в свой мир снова. Было ту мач в прошлый раз. Прошло еще почти две трети без тебя, а потом я получил травму на тренировке, оказался в госпитале, был оперирован — ну к черту, разрезан от и до, и оставался на реабилитации где-то полтрети. И все, черт возьми, полтрети, ты молчала! Где ты пропадаешь опять?! Ты не можешь не знать!..

Оказалось, что ты тоже серьезно заболела. Когда меня только выписали из госпиталя, я приехал к тебе — полусогнувшийся червь к той, что не может произнести ни слова… Мы встретились в этот день, чтобы больше не расставаться. Это было второе начало. Начало чего-то великого — того, что поднимает меня с колен до сих пор.

Я прокрутил в памяти наши с Сольвейг перепитии, всю боль и всю радость, которые мы прожили вместе… Это будто бы освободило меня — пусть на время, пусть эфемерно, пусть немного притянуто. И все же — в очередной раз я ощутил прилив энергии, свободу от тягостных мыслей и воспоминаний — даже улыбнулся себе в зеркало. С наслаждением смотрел в иллюминатор. Нет, мне на днях не показалось: там правда светится что-то яркое, будто бы отличающееся по текстуре от остального косма вокруг… Вот тебе и интерес. С новыми силами засел за расчеты, за дневник, включил погромче заслушанный до дыр плейлист. И даже танцевал. Свет в конце «туннеля» воодушевил меня… Это еще не конец. Все не зря! Не могло быть зря.

день 223 последней трети 3987 года

Неделя подъема обходится мне дорого. Вчера сильно болела голова, просто разрывалась на части. Сегодня ночью слышал какие-то звуки в отсеке с садом — едва ли там есть разумная органическая жизнь, но, буду честен, я уже ничему не удивлюсь.