Дневник Йона

С болью, например, вспоминаю тот день, когда нам пришлось спасаться и бежать вон с Субинэ — чтобы не оказаться в пасти страшной и бессмысленной войны, когда мы даже не успели попрощаться с любимыми и близкими, просто — бросить все: и закаты на реке, и теплые ночи, и кухню с гитарами, мне — мой научный центр, тебе — твою газету, не сказать даже слова родителям — просто исчезнуть, стереться, поменять паспорта, пропасть с радаров. И — броситься в объятьях друг друга в нищую неизвестность, туда, где нас никто не ждет, туда, где мы, по большому счету, никому не нужны — впрочем, кажется, что в Субинэ мы не нужны больше. Мы уехали и долго томились на чужбине без дела — в страхе, трепете и ужасе, одновременно с тем — в бесконечной любви и преданности друг другу. В эмиграции мы осознали, что кроме нас у нас нет никого. Что цена всему кроме — грош, и опора — в нас самих. Мы слились с тобой, Сольвейг, в одно смелое, сильное, пульсирующее, одинаково страдающее и одинаково счастливое целое. Мне не нужно было говорить о некоторых вещах вслух — ты и так все знаешь; так же, как и тебе, — замечал каждую тончайшую перемену в твоих ощущениях. Я терял себя, а ты говорила, что все готова отдать ради нас. Я с трудом выдавливал из себя слова, но… я тоже. Мы стали друг для друга тем единым мирным миром, о котором так мечтали в детстве. Несмотря на всю растерянность и страх, мы спаслись друг в друге.

На чужбине ты нашла отличную работу, чуть позже я тоже решился — и подался в филиал нашего ИИ. Мы обрели нормальную жизнь, переехали в адекватное жилье и перестали корить себя за каждую потраченную копейку.

Ты была всегда рядом, несмотря ни на что. Ни на нашу бедность, ни на мою приближающуюся депрессию, о которой я не мог поведать никому больше. Ты оставалась нежной, мягкой, живой, не всегда обезоруживающе твердой, но всегда надежной — я ни разу не усомнился в тебе. Ты самое большое счастье, которое случилось в моей жизни. За короткое время мы прошли разного рода модерновый ад — да, без того, что могло твориться с нами в концлагерях там или на кострах инквизиции, но, хвала психообразованию, мы научились не обесценивать свои боли. Ты и я — прошли многое, и наша… любовь только укрепилась. Стала непоколебима, нерушима. Лишь благодаря ей я решился на миссию — зная, что ты будешь меня ждать и творить, восхищать, взрывать всю Триде своим великолепием. Моя Сольвейг.

день 113 последней трети 3987 года

Две новости:

1)

я сменил прическу: сбрил почти под ноль свои блондинистые патлы;

2)

решил заняться садом — да-а-а, только сейчас! Я и сам не верю.

Кстати, о нем я не рассказывал раньше. Еще будучи на Триде я попросил немного земли с парой ростков в ней и кое-какие семена. Просто-на-всякий-случай!.. Просто для того, чтобы со мной было хоть что-то живое, когда я буду один в пустой капсуле — и это я еще не подозревал о том, что на третий же день миссии потеряю связь с экипажем. В общем, спасибо за проницательность, Йо!

Я думаю, мне определенно пойдет на пользу ручной труд. От запихивания в себя разного рода информации в какой-то момент перестало становится легче и лучше. Сначала вроде бы отпускают мысли о том, что все, приехали, дарагой — потерялись в бесконечном космосе и осталось лишь ждать, когда закончится топливо, — но потом начинаешь видеть в каждой главе, каждой серии, каждом нарочитом пункте даже самого сухого конспекта предзнаменование конца. Будто все к тому и шло — а ты чего ждал, парень? Если такой умный? Короче говоря, накручивать стал себя в сто раз больше, страдать и разгонять сильнее, поэтому в голову пришло озарение — добавь в свой распорядок сад! От тренировок же хорошо? Значит, и от сада будет тоже. Да и поесть ты любишь, Йон, чего душой кривить — будет еще продуктов на пару размеренных изысканных ужинов в удивительно тактичной компании…

В саду я высадил три культуры — посмотрим, когда и при каких условиях они дадут лучшие плоды. Записывать не буду, или буду, но не сюда, а в бортовой — тут пусть останется изнеженное йо-нытье. Прости, прости, Сольвейг, ты всегда говорила, что писать у меня выходит неплохо, но есть стойкое ощущение, что я тебя слегка так подвел.

день 134 последней трети 3987 года

Сад цветет. Я — изучил всех философов последних восьми веков. Запросто отличу перформансиста 2788 года от такого же 2789-го, расскажу в красках о методе и особенностях почерка, разберу по полочкам технику и сюжет. Раунд — я бог скоростных образовательных программ. Еще — наконец сколотил тело мечты практически (не хватает, правда, той живой сухости, что обретается за счет долгих прогулок под открытым небом и нежного секса с тобой, моя Сольвейг, долгими ночами). Но, в целом, доволен собой.