Оказывается – отдавать – это особое наслаждение! Это плавиться от нежности, востребованности, нужности! Осознание того, что я, именно я, и никто другой не может подарить ему это волшебство, накатывало на меня прибоем.
Кажется я даже понял, как в бдсмных практиках кончают по приказу.
- Кончи для меня, Эззи, – сказал бы медвежонок, и я бы просто умер на месте...
А потом, когда он сладко кончил, мне просто как воздух, как глоток чистой воды необходимо было прижаться к его губам, и я сорвался в душ. Тэдди не стал бы целовать меня со своей спермой на моих губах.
Мне кажется Колин даже не заметил моего исчезновения.
Рассчитывать на что-то большее, чем поцелуй, было глупо. Поэтому я припал к нему, целуя, потираясь стояком о его бедро, и такая малость, как его рука на моей заднице была последней каплей перед тем, как мир сорвался в пропасть.
Я кончил без рук.
Я. Кончил. Без. Рук.
Бля. Такого со мной еще не было.
Что ты со мной делаешь, Тэдди??!
И что будет дальше, потом, когда закончатся эти пять, нет, завтра уже будет четыре дня...
Как-то стрёмно, быстро, и нихуёво сильно меня накрыло с Колином.
Как там обещают –
гнев
отрицание
торг
депрессия
смирение
принятие.
Гнев-отрицание-торг уже пройдено.
Время депрессии? Опять? Да йоптвайумать, Эзра! Сколько можно?!
Ну нахуй!
Иди в жопу!
Не сейчас.
Я еще в юности пришел к выводу, что страдать трижды – до того, во время того, и после того – глупо. Трижды страдать – это для мазохистов. Поэтому я буду разбираться с вопросами по мере их поступления.
Все думают, что богатые не плачут!
Еще как плачут. И платят.
Просто плакать в лимузине комфортнее, чем на велосипеде под дождем.
Вот и вся разница.
Лучше подумать о приятном. О том, например, как Колин будет стонать подо мной, стоя на коленях, глядя на меня через плечо, как он будет тянуться ко мне губами в поцелуе и насаживаться на мой член с хриплыми криками и стонами...
А ведь у Тэдди осталось еще одно желание. Что он может пожелать?
В любом случае он удивит меня.
Удиви меня, Колин!!
Я так и заснул, не убрав последствий этой волшебной ночи с нас обоих.
А потом наступило утро.
====== А по утру они проснулись ======
Минус четвертый день.
Суууука!
Какая же ты сука, Колин!!!
Утром я проснулся в невероятно приподнятом настроении! Судя по звукам воды, Колин был в душе. Душа пела! После ночного волшебства, отразившегося потом и в снах, где было все, о чем я мог мечтать, и даже больше, сказка растаяла, как дым, с приходом Тэдди.
“вали из моей спальни... ночь закончилась, желание выполнено...” – отличное начало утра.
ШТА, блядь?
Я неверяще смотрел на этого мистера “я – бесчувственный робот”, и никак не мог понять, что случилось.
Да, бля, никто и никогда на утро после безбашенного секса не говорит с порога – вали из моей спальни!
Сказки кончились, нахуй!
Спальня превратилась в сарай, волшебство растаяло, Золушка превратилась в пидора, с которым на одном поле и срать не сядешь?
Блядь! Блядь!!!!
Острым ножом проткнуло сердце понимание того, что все, что я чувствую, выдумано мной. Высосано из пальца. Из 21 пальца Колина высосано. Но вот только ему это было похуй. А я идиот, идиот, каких мало. Таких сейчас не делают уже.
Засохшая сперма, стягивающая кожу на животе, настойчиво требовала принять ванну. Вот там, у себя в ванне, я и оторвался. Плакать комфортнее в лимузине и в ванне. Столько, сколько я плакал здесь, не наберется за целый год моей жизни.
Да что за лютый пиздец, бля!
Когда я спустился в кухню, я испугался.
Вид убитого и растоптанного Колина, беспрерывно курившего и цедившего виски, сразу отодвинул все обиды на задний план. Что должно было случиться, чтобы мистер безупречность с самого утра бухал, курил, смотрел в одну точку и всячески морально убивался?
А! Вон оно что! Мистер “я-не-пидорас”, шо ж вы так убиваетесь? Вы ж так не убьетесь!
... я был пиздец в дрова..
... извини, если я вел себя как свинья...
... я нихуя не помню...
... я не... не... не один из вас...
Ну, блядь, ну извини.. один раз – не тридварас!
В дрова, Колин?
В дрова???
Я видел в дрова, в сиську, в умат пьяных. Я видел обдолбанных, обкуренных, разных. И сам был таким не раз.
Вот только ни у кого из этих пьяных и накуренных так не дрожал голос, как у тебя, когда ты говорил на выдохе “отсоси папочке, солнышко!”, ни у кого так термоядерно и железобетонно, почти приклеившись к животу, не стоял член.
И те, кто пьян в дрова, не называют имен.
А ты назвал.
Кому ты втираешь, Тэдди?
Ты не позволяешь себе вспоминать эту ночь, потому что ты не такой? Потому что я не такой?
Ты наказываешь меня, потому что я тебе нравлюсь?
Пиздец, приплыли. Картина Репина. Маслом.
Ну да. Да. Я нарывался.
Я же видел, чего хочется Колину. Опять поиграться в одного “из нас”.
Заглушить муки совести, залить муки выбора, и не думать сейчас ни о чем.
Но когда ты заломал мне руку, Колин, и разложил на столе, стягивая с меня штаны, у тебя уже стоял.
У тебя стоял не на девочку, не на то, что ты не помнишь из прошлой ночи. У тебя вполне конкретно был стояк на меня. На Эзру. На сучку. На звездульку. На педика.