Дневник хулиганки

Итак, смурная Нелли непередаваемо страдала: и в институт она поступила, когда мамуля уже перешла на третий курс, и замуж выскочила «с опозданием», и дитем разродилась не так, чтобы скоро. Почему-то в той местности высоко ценились девушки, которые все делали быстро и с первого захода. Никаких тебе дополнительных попыток и штрафных очков. Либо пан (в смысле — пани), либо пропал. Разница в пару-тройку лет признавалась вопиющей. Нелли стала воспринимать не только мамины успехи, но и успехи всех членов нашей семьи, как наглую, кичливую, беспардонную демонстрацию благ и льгот, полученных нетрудовым путем. Словом, пропасть не пропасть, а некая трещина между кузинами зазмеилась. И особенно расширилась с появлением в нашем доме Фени, мужа Нелли и отца ее дочери Тины (я давно подозреваю, что на самом деле девку зовут Скарлатиной — надо как-нибудь найти ее паспорт и списать слова!). Все потому, что этот самый дядя Феня (вообще-то он Федор, но в этой семейке у всех вместо имен клички — даже Нелли на самом деле Анастасия — и видать, фамильная традиция предписывает им строжайшую конспирацию) — образец самой что ни на есть непочтенной старости.

Странно. Отца я стариком не считаю, а Феня, похоже, состарился одномоментно — лет этак пятнадцать назад. После свадьбы, согласно воспоминаниям родителей, он некоторое время играл в простого, доброго паренька с рабочей окраины — белокурый чуб, широкая грудная клетка, громкий голос, манера всех хлопать по округлостям и выпуклостям. Со временем белокурость сменилась сединой, грудная клетка сузилась, голос стал каркающим, а чуб вообще куда-то пропал. Из паренька Феня превратился в старичка, в этакого дедушку-подростка: вечно лезет к девицам с нежелательными нежностями — за что и получает по ушам — и одновременно народы пасет — Лев Николаевич отдыхает. Какую-нибудь темку для рассуждения зацепит — и тянет, тянет, словно святого Эразма препарирует.[18] Все кишки вынет. И если Фене прямым текстом приказывают помолчать — сидит набухший. Но минут пять — не дольше. А болтлив! Как сорока. Если, конечно, существует такой вид — сорока-зануда.

Естественно, авторитет у окружающих при такой манере себя держать не заработаешь. Так что Феня добирает самооценку мелким домашним деспотизмом, как все ничтожества. Давит на родных, будто каменная башка на остров Пасхи; гоняет своих «подопечных-поднадзорных» за тапочками, зажигалками, чашками чаю; и даже в минуты благодушного настроя ругает жену и дочь за тунеядство, хотя сам ведет откровенно прихлебательский и приживательский образ жизни. Но меня это нисколько не расстраивало… бы — кабы не Тина. Я по ежегодным визитам вижу, как она деградирует в сторону своей матушки. Папаша с мамашей ее дотюкают. Еще пару годочков — и сидеть ей, томной барышне, у окна, в ночнушке и чепце, грызя кончик пера в поисках подходящего эпитета. «Я вас люблю, чего же боле», но я честная девушка, сэр, купите пиявок.

Кстати, о пиявках я здесь неспроста. Если тетя Нелли опять начнет уговаривать отца полечиться пиявочками, я ее, Дуремара в юбке, лично до инсульта доведу. Никому не доверю. Нелли — сторонница разных нетрадиционных, неиспытанных, недоказанных и просто непристойных методов лечения. Отца, как человека, хорошо знакомого с естественными науками, от ее инсинуаций прямо корежит. Но он, деликатный мой, не может ни послать эту Нелку, ни даже посмеяться над ней. Мычит и пялится в пол или в стену. Все! Хватит потакать порочным пристрастиям провинциальных теток! Теперь я за отца. Как Жанна Д’Арк за Карла (номера не помню).

Опять же пора прекратить бесконечные споры между папаней и Феней, которые достали всех, кроме спорщиков. Будут выяснять все подряд: у них же ничего не совпадает: политические взгляды, спортивные кумиры, культурологические амбиции и любимая передача. Последнее — хуже всего. В прошлый визит они с Феней подрались из-за пульта, который в ходе разборки и доломали. А потом три дня спорили, кто новый купит. Сперва вину друг на друга перекладывали, потом принялись благородство души демонстрировать. А мы тем временем вручную каналы переключали. Как вспомню — сразу все это пришлое семейство ненавижу.