Дневник Кости Рябцева

- Вчера на учительском совещании шел разговор про тебя. Обвиняли тебя в хулиганстве. Хотели добиваться отстранения тебя от форпоста. Я был против. Долго препирались - потом решили пока воздержаться. Только воздержись-ка ты тоже. А?

- От чего воздержаться, Сергей Сергеич?

- А от этих... неорганизованных поступков. Ставь каждый раз перед собой вопрос: целесообразно ли? И если да, то - действуй. Если нет воздержись. Им, видишь ли, непонятно, что ты действуешь не ради озорства, а из принципа?

- А... как вы-то додумались, Сергей Сергеич, что я из принципа?

- Мне понятно. Сам таким был.

И больше от него я не добился ни звука. Совсем не то, что Никпетож. Тот, бывало, разведет, разведет... А Велосипед меньше понятен, зато после разговора с ним как-то мужества больше. Теперь я думаю, что боялся подойти к нему главным образом из-за его очков. Глупо, но факт.

27 октября.

Меня все-таки вызвали в уком:

- Почему у тебя пионеры уходят из форпоста?

Я объяснил.

- Ну, это все праздные разговорчики, - сказал Иванов. - Тут вожатые отрядов приходят - на тебя жалуются: как из форпоста, так и из отряда. Придется тебя снять с пионерской работы. Пусть одна Дубинина действует.

- Да ее ребята слушать не будут, она имеет влияние только на девчат.

- Добьется. Ну, вот что, Рябцев. Дается тебе две недели сроку. Если работа не станет на рельсы, то снимем. Прощай.

Я вышел, как ошпаренный кипятком. Когда он сказал "снять" - мне стало страшно.

30 октября.

Не успел я прийти из кино (смотрел "Доротти Вернон" с Мэри Пикфорд), как за мной прибегает Октябка:

- Иди скорей, Владленыч: к Бубину гость пришел.

Я наскоро оделся, и мы пошли. По дороге я обдумал, как себя вести. Где-то в глубине было даже некоторое сожаление, что я ввязался в это дело, но отступать было поздно. А с другой стороны, я боялся, как бы из этого не вышла опять какая-нибудь история. В результате я рассудил, что если я буду следить за собой, то ничего скверного не выйдет, а связь с родителями держать необходимо.

Как оказалось, Бубин жил на окраине, в маленьком деревянном доме в три окна. Сам Гася стоял и ждал нас у ворот.

- Сейчас самый раз, - сказал он тихо, когда мы подошли. - Они сейчас веселые. Ты, Рябцев, прямо, входи, как к знакомым.

В крохотной прихожей мы с Октябкой сняли верхнее и вошли. Нашим глазам представилась довольно-таки странная картина. За столом сидели двое мужчин и, глядя друг на друга, смеялись. У одного из них в длинных усах застрял кусок крутого яйца.

- Здравствуйте, граждане, - сказал я, войдя.

- А, здрасте, здрасте, - ответил усатый. - А вы кто будете?

- Это мой начальник, папаша, - поспешно сказал Гася Бубин.

- Не начальник, а старший товарищ, - поправил я.

- А, пионеры, значит, - сообразил усатый отец Бубина. - Ну что ж, садитесь.

- Они - пионеры, а мы... пьяные без меры, - засмеялся другой. - Надо Катьке налить по этому случаю.

- Налейте, налейте ба-калы палней! - вдруг запел Бубин и оборвал. Подождет. Не велика персона. Так вы, значит, товарищ... моего Гаську обучаете? Хорошее дело. Он у меня здесь красный уголок устроил. Что ж? Я не препятствую. Я не пррроти-во-дей-ствую-ю! Не пей, говорит, папаша, говорит. А как же тут не пить, когда спиритус вини всегда под рукой? Не только сами пьем, а и Катьку поим, Митрич! Налей Катьке. И поднеси. Пусть пьет, сукина дочь.

Митрич встал со стула, качнулся и сунулся в угол. Только в этот момент я заметил, что в углу стоял скелет. Митрич поднес стакан к смеющимся зубам скелета, тюкнул об них стаканом и - вылил водку в себя.

- А мать где? - заорал Бубин. - Гаська! Где мать?

- Она к соседям ушла, папаша.

- Потому - пью, - хвастливо объяснял мне Бубин. - Я, когда пью, больше с Катькой живу, чем с женой.

- О! Сукин сын! - захохотал Митрич. - А вы не выпьете, госпо... гражданин? - обратился он ко мне.

- Нет, не буду, - ответил я. - Да и вам не советую. Что ж вы: на глазах у детей-то? Нехорошо выходит. Я вот пришел к вам посоветоваться, обратился я к Бубину, - насчет Гаси и его ученья, а с вами и говорить нельзя. Вам, выходит, скелет дороже сына.

- Эх, товарищ, - мотнул головой Бубин. - Ты что? - Это он сказал уже Гасе, который в это время осторожно снимал у него с усов кусок яйца. - А, яйцо снять? Ухаживает за пьяным. Сын у меня - не сын, а золото. Красный угол устроил. А пьем мы потому... Скелет мне не дороже сына!.. Это вы напрасно. Скелет, он остался от старого мира...

- Оставляем от старого мира папиросы "Ира", - заорал вдруг Митрич. А? Нигде, кроме как в Моссельпроме!

- Вы чувствительно поймите, - наклонился ко мне Бубин, пытаясь что-то объяснить. - Вы... можете понимать? Другие-некоторые, они приучают детей к вину. А я вот - не делаю. Па-чему не делаю? Потому знаю: водка есть яд. Это еще депутат Челышов в Государственной думе пр-роизносил. А что мне делать? Жена убегает, сын боится, вот... я и приспособил... Катьку к этому делу.

С этими словами Бубин встал, подошел к скелету, чокнул стакан об его зубы - и выпил.