Дневник Л. (1947–1952)

Затем, взяв свои книги, он ушел. Наверняка пошел рассказывать друзьям, что я выдумщица или что-то в этом роде, потому как они обернулись и глупо захихикали. А может, и нет, может, они восхищались или просто завидовали товарищу. Ладно уж, я ведь новенькая, каким-то образом мне нужно найти свое место в коллективе. Пусть даже враньем. Мне бы так хотелось им понравиться!

С девочками сложнее. Пару часов назад во дворе школы, когда во время переменки я подошла к группе девчонок, среди которых была Китти, они тотчас заткнулись, все одновременно, и поменяли тему разговора. Даже не попытались сделать это незаметно: «А ты закончила сочинение для миссис Холланд? Нет, нет, у меня ничего не выходит…» Думаю, они обсуждали вечеринку-сюрприз, которую готовит Мейбл, девчонка из секции «Б», которую я не знаю. Кажется, они завидуют, но не понимаю почему. Может, потому, что этот мальчик, Стэн, проявляет ко мне интерес.

Стэн, Станислас. Мне нравится его имя.

Конечно, жаль, что у меня нет подружек, но мне ни жарко, ни холодно. В придачу, я записалась в театральный кружок. Когда я сказала миссис Гумбольдт, что читала «Три сестры», она оценивающе взглянула на меня, а потом рассмеялась, недолго, но громко и презрительно.

«Да ты что, и впрямь читала пьесу “Три сестры”?»

«Да, клянусь вам, я бы хотела играть роль Ирины».

«Ах так? Ирины? Ну и почему же?»

«Потому что она самая беззаботная из них и самая жизнерадостная, а в конце она понимает, что мир жесток, жертвует собой, работает и…»

По правде говоря, не читала я эту пьесу «Три сестры». Просто как-то вечером в одном из отелей Гумми заставил меня слушать постановку по радио. Сначала мне было скучно, а потом я пришла в восторг. Я была уверена, что из меня получится замечательная Ирина. После того как мы посетили церковь Миссии Долорес (Гум сказал, что это хорошее название для книги) в Сан-Франциско, он купил мне текст пьесы, но я его так и не прочла.

«Ладно, ладно, посмотрим, – ответила миссис Гумбольдт. – А пока на Рождество мы ставим «Розу деревни». Если у тебя есть желание и способности, добро пожаловать к нам. Конечно, роль Розы уже занята, но кое-какие роли еще остались. В спектакле поет хор, и вообще пьеса воспевает, скажем так, Божью благодать, тяжелый труд и доброту скромных людей…»

«О, пожалуйста, пусть роль будет маленькой! Это не страшно!»

«Ладно, будет тебе небольшая роль. Тогда жду тебя в следующую субботу».

Я так рада!

О, театр! Я знаю, что в окружении декораций смогу наконец-то быть самой собой, а еще врать, открыто и безнаказанно. Смогу притворяться, что я кто-то другой, проживать чужие, никому не известные жизни по два, три, четыре раза. Смогу заживо сгорать на театральном помосте – накрашенная, причесанная, переодетая. Это будет по-настоящему и понарошку. И они полюбят меня.

* * *

Я знаю, что обыкновенная, как будто я ношу старое пальто, передававшееся из поколения в поколение такими же обыкновенными людьми, как и я. Я банальна, в Америке полным-полно таких девчонок. Гум иногда говорит мне это, если рассердится и хочет обидеть. Но что до театра, когда нужно наносить макияж & очаровывать & нравиться & обманывать, тут я талантлива, я знаю. И я буду репетировать с усердием & учиться & читать книги. Я буду прилежной, буду начинать заново сто раз, даже тысячу раз, если надо. Сорвать с себя это старое пальто непросто, но мне удастся: Гум показал мне начало пути, если так можно выразиться! Во всяком случае, я так думаю:

Обыкновенная ты, а не твоя судьба.

* * *

Выпал первый снег. Вокруг чистота и свежесть. По дороге в школу я вдыхала ледяной воздух, оставляя следы на снежном ковре. Казалось, что тут раньше не ступала нога человека. От ощущения свободы и легкости я могла бы взлететь. Весь день я провела в странном состоянии: смотрела в окно, как блестит на солнце снег. Вдалеке были видны голубые лужи. Меня переполняло чувство, будто я совершенно новый человек.