Дневник лабуха длиною в жизнь (СИ)

Сегодня мы в постель легли пораньше. Никогда не думал, что после Иры у меня может быть женщина, которую я, как и Иру, буду желать каждую минуту своей жизни! А ведь они такие разные! С Ирой мы прожили двенадцать лет на вулкане. С Наташей я приобрел наконец спокойное счастье. Верил в нее безоглядно.

Боярский спутал все мои планы, и теперь наш первый семейный Новый год мы будем встречать в разных частях большого Советского Союза! Ресторан "Москва" я оставил. Хотелось все-таки играть на органе. Через два дня, нагрузившись органом, аппаратурой и чемоданом, я летел в Кировакан.

Город встретил меня холодом и снегом. Выгрузившись из самолета, ожидал увидеть встречающего Боярского, но... его не было. Прилетевшие разошлись. Самолеты не летают. Стоять на поле, на пронизывающем ветру было невозможно. Мне было необходимо перетащить все свое хозяйство к остановке такси. Грузчиков нет. Все вместе взять не мог, нужно было решить, что брать в первую очередь, так как боялся, что пока я буду нести одно, то могут клисануть другое. Перетащил.

Боярского все еще нет! На остановке такси никого, кроме меня. Такси тоже нет. Если бы мне в это время попался Боярский, я бы ему оторвал один ус.

Наконец-то медленно подъехало такси. Шофер помог загрузиться, спросил адрес. Адрес я не знал, помнил только название ресторана, где должен был работать. Шофер привез меня к нему, помог разгрузиться и уехал. Все так же дул холодный с мелким снегом ветер. Скоро полночь.

Я стоял у дверей закрытого ресторана, на которые падал и исчезал свет болтающейся высоко на столбе на ветру лампочки. На улицах - ни души. Я решил обойти вокруг ресторана, в надежде найти служебный вход. Служебный вход был. Я громко застучал в двери. Минут через пять из двери показалась голова старого армянина, лет этак под восемьдесят. Он никак не понимал какого Боярского-барабанщика я ищу. Поняв, что бесполезно продолжать, я произнес: "Директор - телефон!" Старичок закивал головой, позвал за собой, Он позвонил директору, покалякал что-то по-армянски и, повернувшись ко мне показал рукой - жди! Я побежал на улицу, чтобы перетащить вовнутрь свое добро. Боярский приехал через пятнадцать минут обдолбленный, с какой-то небольшого роста, как раз ему под стать девушкой. Увидев мое недовольное лицо, он сразу затараторил:

- Извини, чувак, мозги не работают, совсем забыл, что ты приезжаешь сегодня. Вот познакомься - Ляля, наша певица.

Я успел немного отогреться и долго не злился. Поехали в гостиницу, где он и Ляля занимали вместе номер.

Вовка рассказал, что бригада, в которой я буду работать, называется "Мы из Риги", и что в начале вечера играем как бы небольшой концертик. Есть танец живота, фокусник и чувак с дрессированной макакой. Еще рассказал, что в Кировакане мы надолго не задержимся и через неделю едем в Ереван. Там - договор на два месяца.

На следующий день состоялась репетиция. Руководитель рижанин, подобно мне, играл на клавишных, бас-гитаре и тромбоне. В этом ансамбле он играл на бас-гитаре. Саксофонист оказался тоже рижанин, опытный музыкант, знал много песен из армянского репертуара.

Через два дня наступил новогодний вечер. Из-за ужасной погоды ресторан был наполовину пуст. В зале почти не было женщин, те же немногие, что были, армянками не были. Новогодним настроением и не пахнет. Без пятнадцати двенадцать директор позвал наш ансамбль за свой стол. Все пошли, а я остался сидеть на сцене. Без двух минут двенадцать Боярский крикнул:

- Ну что ты сидишь, иди, выпьем за Новый год!

Я поплелся к столу выпить за 1977 год.

Язык мой - враг мой!

Боярскому языки давались с необыкновенной легкостью. Поработав в Кисловодске два раза, он подхватил армянский - сегодня я в этом убедился.

Он, Ляля и я возвращались с работы в гостиницу. Был уже поздний вечер. Мы зашли в вестибюль. Вовка, сильно обкуренный, громким голосом, подкрепляя свои слова армянскими жестами, пытался что-то втолковать мне и Ляле. Мы с Лялей, оба примерно в такой же кондиции, пытались его понять. Дежурная по гостинице, средних лет женщина, что-то проговорила по-армянски нам вслед. Я услышал нехороший тон. Боярский же все понял и, резко развернувшись к ней, затараторил на их языке. У женщины все больше округлялись глаза, но не от того, что она была так удивлена, а от того, что именно он говорил! Затем глаза ее сузились, она подошла вплотную к Боярскому и, брызгая слюной ему в лицо, стала что-то громко кричать. Тот же, не отступая ни шагу назад, смахнув с лица пену, давал оборотку. С каждым новым предложением у него все быстрее и лучше получалось. Я стал бояться, что бабу схватит удар. Она, резко развернувшись, побежала к телефону, крича на ходу по-русски: "Милиция!" По-армянски что-то истерично прокричала в трубку и, подбежав к нам, схватила Боярского за рукав пальто, чтобы не сбежал.