Дневник лабуха длиною в жизнь (СИ)

- Эдик, пока деньги у нас, поехали домой, - тихо, спокойным голосом попросила Наташа, глянув с надеждой на меня.

- Наташенька, ведь я уже договорился. Люди ждут меня. Как это будет выглядеть, если я вот так просто возьму и не приду? - возразил я.

- Да вот так, просто не придешь, и деньги останутся у нас, и мы не попадем! - постепенно повышая голос, запричитала супруга.

- Натуля, милая, увидишь, все будет хорошо, - заглянул я в ее бездонные глаза, сглотнув комок в горле.

Она поняла, что я уже все решил.

- Пошли, - с несвойственной ей кротостью совсем на нее не похожим голоском пролепетала она.

Я стоял в костюме, при галстучке, подпирая дверь своей "Таверны" и отрешенным взглядом смотрел на скользящих мимо людей. Зашел внутрь. Полумрак. Тихо играла музыка. Зашел на кухню. Повар, когда-то в России работавший врачом анестезиологом (понятно, почему пьянь), просматривал русскоязычную прессу. Его помощник, потомок инков, задумчиво сидел в углу на ящике в роденовской позе (думку думал). Я отпустил их домой. Через минуту их уже не было. Стало еще тише. Уличный шум почти не проникал в "Таверну". Слепил себе большой, вкусный бутерброд (всегда ем больше, когда нервничаю или волнуюсь). Сварил себе самый вкусный в мире кофе. Перевернул на двери табличку с "ОТКРЫТО" на "ЗАКРЫТО". Прикрыл жалюзи на окнах.

Позвонила жена.

- Ну, что происходит?

- Все то же.

- Чего тебе там сидеть, закрывай и поезжай домой.

- Хорошо, - послушно ответил я.

Разделался с бутербродом. Допил кофе.

- Ну что ж?! - сказал сам себе, закрутив "ракету" (большая закрутка с травкой). - Подумать бы надо.

Сделал пару затяжек.

- Ну что ж? - сказал себе еще раз. - Придется продавать наш домик, который мы очень полюбили.

Прожили мы в своем ранчо с большим садом девять лет. Вдоль забора росли кусты малины. В саду - яблонька, шелковица, слива, черешня, елочки и одна березка. В дальнем углу сада развесил банки-склянки - мой тир. Люблю пострелять из воздушной винтовки.

Как-то вышел в сад с винтовкой и увидел на верхушке самого высокого дерева скворца. Не думал, что попаду. Попал! За всем этим через кухонное окно наблюдали дочь и жена. Досталось мне от них!

- Убил птичку?! Теперь возьми и съешь, а если не хочешь, нечего убивать живое существо! - отчитала жена.

Дочь заставила похоронить пташку. Вырыл небольшую ямку. Положил трупик. Засыпал.

- Ну что, Алюшка, будем крестик ставить или магендовед?

- Папа! - надулась дочь и убежала в дом.

Они были правы. Больше в птичек я не стрелял.

Иногда, чаще всего это было летом, собирались у нас друзья, моя огромная родня с детьми разных возрастов. Жарили мясо, пили водку, курили травку. Я доставал баян, и первая песня в нашем репертуаре была "Шумел камыш". Англоязычные соседи вполне дружелюбно говорили:

- Russians are coming.

И хлопали. Все были веселы и счастливы.

Сварил еще один кофе. Сварганил еще один бутерброд. Поменял джазовую музыку на классическую. На улице уже давно стемнело. Свет из витрин небольших магазинчиков, занявших все первые этажи, мерцал на тротуарах мертвецким отблеском. В "Таверне" - тишина. Я долго смотрел на свечу. Добил чинарик. И... понесла меня моя персональная машина времени, заправленная травкой, в старинный и очень симпатичный город Львов.

Часть I

...Память, мой злой властелин,

Все будит минувшее вновь.

(Романс)

Начало

До войны родители жили в Витебске. Расписались они на пятый день войны. Город бомбили. Утром 27 июня забежали в загс. Пожилая сотрудница заведения держала в руках ворох бумаг. Бумаги валялись повсюду. Выла сирена. Женщина собралась бежать, прятаться. Увидев перед собой двух молодых людей, крепко державшихся за руки, тяжело дыша прохрипела:

- Вы чего?!

- Распишите нас быстро, пожалуйста! - громко попросила мама.

- Какое тут распишите! Бомбы летят - бегите, прячьтесь!

- Распишите сейчас же! Он отправляется на фронт через три минуты! - властно скомандовала моя будущая мама.

Через минуту они стали семьей.

Военные и их семьи лихорадочно грузились в вагоны. И тут на битком набитой повозке, запряженной старой, ошалевшей от взрывов клячей, появляются молодожены с пятью братьями и сестрами, с тещей и тестем. Отец, музыкант военного оркестра, показал капитану, командовавшему загрузкой состава, брачное свидетельство. Офицер глянул коротко на бумажку, на телегу с трясущимися от страха детьми. Замотал головой:

- Нет, нет, нет, только непосредственная семья!

Отец взмолился:

- Товарищ капитан, это же родные братья и сестры жены, ее папа и мама!

- Я сказал - нет, бери жену и быстро в вагон!

Мама побежала прощаться. Все громко плакали. Капитан посмотрел еще раз на плачущую ораву. Бомбы падали все ближе.

- Грузитесь, да побыстрей! - хрипло рявкнул он.

Так немолодой, уставший русский офицер спас всю семью мамы! Большинство витебских евреев пеплом устлали освенцимский плац.