Дневник Маньчжурской экспедиции (1934–1935)

Напишите В.К.[Рериху] официально от Люиса и по-английски, что извещаете его как представителя Музея, что все необходимые меры для раскрытия злоупотреблений Вами приняты и что за все время Вам известно, что я ни в каких масонских организациях не состоял. Вами приняты меры к ограждению авторских прав на неприкосновенность портрета, писанного Святославом, и приняты меры, дабы с моим именем не были связываемы никакие посторонние наименования или добавления. Надеюсь, что это мое письмо дойдет до Вас сохранно и вы примете к исполнению его. Непременно ознакомьте нашего Друга[193] в общих чертах о происшедшем, пусть он видит, что семена злобы, посеянные врагами, очень легко вырастают чертополохом. Скажите ему, что работу мы продолжаем бодро. Пригласим китайского ботаника, и это будет особенно удачно для местных условий. Конечно жаль, что вследствие неподчинения и запоздания ботан[иков] все так затягивается, и, вероятно, нам придется пробыть особо холодное время в городе. Но это нисколько не помешает основным нашим задачам. Здесь очень хорошее отношение как к секретарю Уоллесу, так и к президенту, о чем при случае так и передайте. Странно подумать, что именно культурная работа может вызывать около себя такие уродливые нагромождения, впрочем, и во всей истории человечества именно добро вызывало особые судороги тьмы.

3 декабря 1934 г.

Чем больше мы вдумываемся в газетный эпизод, тем менее объяснимым и[тем] сложнее он представляется. Именно эта сложность эпизода обязывает обратить на него особое внимание и всесторонне расследовать его. Невозможно допустить, чтобы в нем действовала лишь одна шайка криминальных типов. Так же трудно объяснить, если предположить участие какого-либо правительства. Сам по себе этот эпизод настолько ярок, что расследование его, наверно, раскроет и какие-нибудь другие замечательные условия и подробности. Заговор двух негодяев и Старых Домов до известной степени, наверно, имел значение. Так же несомненно участие людей выставки[194], но почему оно началось и к чему ведется, можно будет узнать лишь постепенно при всестороннем расследовании. Трудно предположить, чтобы наши друзья в Нью-Йорке или Париже действовали двусмысленно или не имели бы никакого значения. Между тем делается совершенно очевидным разногласие различных кругов. Запросите Г.И. Черткова, чтобы он, насколько возможно, осветил Вам положение вещей на местах. Он сообщал нам нечто малопонятное со слов мисс М., которая будто бы получала уже весною предупреждение о гостях на черной доске. Это для нас совершенно не понятно, ибо с каких же пор, в таком случае, какая-то черная доска могла вообще появиться. Все, что было сделано Музеем до тех пор, могло вызывать лишь признательность. Потому что даже в общечеловеческих масштабах нужно внимательно производить расследование, которое, наверное, покажет многое замечательное и достойное удивления, а вероятно, и негодования. Что касается Вонсяцкого, то весьма возможно, что он персонально денег и не имеет, и таким образом в обращениях к нему нужно подчеркивать и тот моральный вред, который его организация пытается наносить. Могу себе представить, как будет справедливо негодовать наш Друг, узнав об этих нападениях, в которых совершенно несомненно сыграли внутреннюю роль два типа. Ведь не только их корреспонденция, но и пресловутое письмо Рай[ерсона], без сомнения, было читаемо и по времени получения его лишь усилило нападение. Теперь надо приложить все усилия, чтобы эта необыкновенная тактика адверза разрешилась именно так, как должно. Вчера приходил редактор большой китайской газеты, по-видимому, он относился очень дружелюбно. В Тяньцзинской газете откуда-то мелькнуло сведение, что мы будем жить в Пекине шесть месяцев. Откуда сие?