Дневник Марии Башкирцевой

Я была красива, но часам к восьми очень утомлена, что не помешало мне отправиться рисовать по крайней мере на целый час.

Суббота, 10 ноября. Насколько неприятные впечатления сильнее приятных.

Целый месяц я слышу одни поощрения, за исключением одного только раза, две недели тому назад: в это утро меня побранили, и я вспоминаю только это утро, но это всегда и во всем бывает так. Тысяча аплодирует, один шикает или свистит, и его слышнее более других.

Академии (!) утренние и вечерние не были исправлены. А! но мне это извинительно! Вы помните, что модели мне не нравились и что начали мы только во вторник; в понедельник был беспорядок из-за моделей и потом особенно потому, что я сидела совсем en face, очень близко и смотрела снизу. Поза самая трудная. Не беда; это дурной знак, когда ищут оправданий.

Среда, 14 ноября. Была в квартале Ecole de M'edecine, искала различные книги и гипсовые слепки у Вассера, — вы, конечно, знаете Вассера, — который продает всевозможные человеческие формы, скелеты и т. п. Ну, вот там у меня есть протекция, обо еще говорили профессору Beau-Arts Матиасу Дюваль и другим, и кто-нибудь будет давать мне уроки.

Я в восторге; улицы были полны студентами, выходившими из разных школ; эти узкие улицы, эти инструментальные лавки, одним словом все… А! черт возьми, я поняла обаяние латинского квартала.

У меня женского только и есть, что оболочка и оболочка чертовски женственная; что же касается остального, то оно чертовски другое. Это не я говорю, потому что я представляю себе, что все женщины такие-же, как я.

Рассказывайте мне больше о Латинском квартале: на нем я примиряюсь с Парижем; чувствуешь себя далеко… почти в Италии; разумеется, в другом роде.

Люди светские, иначе говоря люди буржуазные, никогда не поймут. Я обращаюсь только к нашим.

Несчастное юношество, прочти это!.. Так мама пришла в ужас, при виде меня в лавке, где есть такие вещи… о! такие вещи!

«Голые мужики». Вот буржуазность! когда я нарисую прекрасную картину, видна будет только поэзия, цветы, фрукты. Никто не думает о навозе.

Я вижу только цель, конец. И я иду к этой цели.

Я обожаю бывать у книгопродавцев и у людей, которые принимают меня, благодаря моему скромному костюму, за какую-нибудь Бреслау; они смотрят на вас с какой-то особенной благосклонностью, словно ободряют вас — совсем иначе, чем прежде.

Раз утром я с Розалией отправилась в мастерскую в фиакре. За проезд я подала ему двадцать франков.

— О! мое бедное дитя, у меня нет вам на сдачу.

Это так забавно!

Четверг, 15 ноября. Устроили конкурс мест; положено сделать — эскиз головы в час.

В субботу судьба решится; впрочем, я не беспокоюсь о том, что может быть буду последней, это будет справедливо. Я учусь тридцать дней, остальные-же по крайней мере, для круглого счета, по году, не говоря уже о том, что они учились еще до этой мастерской; они учились серьезно, как художники по профессии.

Меня тревожит эта негодяйка Бреслау. Она удивительно одарена и уверяю вас, что она добьется чего-нибудь совсем не дурного. Я не могу вбить себе в голову, что она рисует у Жулиана уже около пятисот дней, я же только тридцать дней, т. е. что у одного Жулиана она училась почти в пятнадцать раз больше, чем я училась вообще. Если я действительно хорошо одарена, то через шесть месяцев я буду делать то же, что она. Есть вещи удивительные в этом отношении, но нет чудес, а мне их-то и хотелось бы.

Я чувствую себя не по себе потому, что по прошествии месяца я не сильнее всех других.

Пятница, 16 ноября. Я пошла навестить бедную Шепи, живущую в пансионе на avenue de la Grande-Armee.

Совершенно артистическая мансарда, но такой чистоты, что кажется почти богатой.

Бреслау живет там же, а также многие другие молодые художники.

Наброски, этюды, масса интересных вещей. Уже одна эта артистическая сфера, один этот воздух действуют хорошо…

Я не прощу себе, что не знаю так многих вещей из того, что знает Бреслау… Это потому, что… я ни во что не углублялась, я всего знаю понемногу и боюсь, что и теперь будет то же; нет, по тому, как я веду это дело, это должно быть серьезно. Из того, что раньше чего-нибудь не сделал, еще не следует, что и потом этого не сделаешь. При каждом первом опыте, я чувствую недоверие.

Суббота, 17 ноября. Судили конкурсы, восемнадцать конкуренток. Я тринадцатая; следовательно, пять после меня, это недурно. Полька первая; это несправедливо! За свои академии я получила похвалы.

Купила атласы, руководства анатомии, скелеты, и всю ночь мне снилось, что приносят трупы для анатомирования.

Что-же делать? я огрубела, мои руки умеют только рисовать и щипать струны арфы…

Но все-таки это… нелепо, что Бреслау рисует лучше меня.

Мой эскиз был законченнее всех.

— Это все в час? — воскликнул Робер-Флери, — Да она какая-то неистовая!