Дневник Марии Башкирцевой

Понедельник, 25-го декабря. Вчера мы уехали из Сан-Ремо отец, мама и я. Что я думала во время путешествия?.. Но прелестные мечты, заоблачные фантазии заглушали все; другие чувства и создали, как обыкновенно — жизнь, не имеющую ничего общего с людскими делами.

Это приятное состояние было прервано остановкой поезда вследствие повреждения пути. Надо было выйти, взять свой багаж и идти несколько минут навстречу поезда, который приехал за нами. Все это происходило при колеблющемся свете факелов, и на темном фоне, при яростном шуме морского прилива было весьма живописно.

Этот случай заставил нас начать разговор с нашими спутниками, из которых один был военный. Они несли наши вещи и поддерживали нас самих во время этого трудного перехода. Офицер был довольно образованный и интеллигентный человек. К его удивлению, я вела серьезный и даже необычайный разговор — о политике.

С утра я была у окна, чтобы ни на минуту не терять из виду Римскую Кампанью.

Зачем не умею я высказать все то прекрасное, что она мне внушает и что так многие уже столько раз и так прекрасно высказали!

Я так занялась узнаванием мест!.. Начало нашего поезда уже было под стеклянной крышей станции, а я все еще искала крышу San Giovani de Laterano.

Мы остановились в том-же отеле, в том же помещении. Я взошла на лестницу и оперлась на шар в углу перил, как опиралась на него в другой памятный вечер.

Я взглянула с досадой на выходную дверь и заняла комнату, обитую красным дама, поверите ли? с мыслью о Пьетро.

1877

Ницца. Среда, 17 января. Когда же я узнаю, наконец, что такое эта любовь, о которой так много говорят?

Я бы любила А… но я его презираю. Ребенком я любила до экзальтации герцога Г… Я любила его за богатство, знатность, за его эксцентричность и благодаря моему воображению, не знавшему границ.

Вторник, 24 января. Вчера вечером у меня был припадок отчаяния, доходивший до стонов и побудивший меня потопить в море столовые часы. Дина побежала за мною, опасаясь какого-нибудь мрачного намерения, но дело касалось одних только часов. Эти часы были бронзовые с изображением Павла без Виргинии, удившим в хорошенькой шляпе. Дина пришла ко мне; часы, кажется, очень забавляют ее; я также много смеялась.

Бедные часы!

К нам приехала княгиня Суворова.

Четверг, 1 февраля. Наши дамы собирались ехать в Монако, чтобы проиграть приятным образом несколько презренных сотен франков. Я отговорила их, сказав исполненную горечи речь, и мы с мамой отправились с визитом к графине Б… которая так любезна и у которой мы давно не были, словно какие-нибудь невежи.

В «Theatre-Français» Агарь из «Comedie-Française» дает представления. Я видела «Горациев». Слово Рим двадцать раз раздалось в моих ушах, прозвучав, прекрасно, чудесно.

Вернувшись домой, я читала Тита Ливия. Герои, складки тог… Капитолий… Купол… маскарад, Пинчио!..

О, Рим!

Рим. Четверг, 8 февраля. Я заснула в Винтимиле, и проснулась только в Риме, как физически, так и нравственно. Против моего желания, мне пришлось остаться до вечера, так как поезд в Неаполь отходит только в 10 часов. Целый день в Риме!

* * *

В девять часов вечера я покидаю Рим, засыпаю, и я в Неаполе. Впрочем, я недостаточно хорошо спала, чтобы не слышать, как какой-то несговорчивый господин жаловался кондуктору на присутствие в вагоне моей собаки. Любезный кондуктор однако оставил нашу собаку в покое.

И вот я в Неаполе. Так ли бывает с вами? При приближении к большому и красивому городу, я волнуюсь, беспокоюсь, я чувствую желание овладеть городом.

Больше часа едем мы в гостиницу Лувр. Суматоха, крики и чудовищный беспорядок.

У здешних женщин огромные головы; точно это женщины, каких показывают в зверинцах вместе со змеями, тиграми и т. п.

В Риме я люблю только то, что сохранилось от древних времен. В Неаполе красиво только то, что ново.

Воскресенье, 11 февраля. Чтобы понять наше положение, надо знать, что такое день, когда бросают coriandoli (конфекты с известью или с мукою). Но кто этого не видел, тот не может себе представить эти тысячи протянутых рук, черных и худых, эти лохмотья, эти великолепные колесницы, эта движущиеся руки, эти пальцы, беглости которых позавидовал бы сам Лист. Среди этого дождя муки, среди этих криков, среди этой кишащей толпы, Альтамура почти донес нас до своего балкона. Там мы застали множество дам… Все эти люди предлагают мне кушать, пить, улыбаются мне, говорят любезности! Я пошла в полутемную гостиную, и задрапировавшись с ног до головы в мой бедуин, принялась проливать слезы, любуясь в то же время античными складками шерстяной ткани. Я была очень огорчена, но мое горе было из тех, которые доставляют удовольствие. Находите ли вы, подобно мне, прелесть в печали?