Дневник Марины Мнишек

Пан воевода: “Так как никто еще не нашелся, кто бы мог его осудить или что худое о нем поведать, король его милость, надеясь на перемирие, которое было с Борисом заключено, позволил ему добиваться справедливости — как тот считал бы наилучшим образом, не затрудняя Речь Посполитую. И с этим он уехал от короля его милости вместе со мною и пустился в дорогу с таким замыслом. Таким образом, если бы кто-нибудь из вас, панов московских, в то время, как он, воевода, был с ним на границе, дал знать, что он не является дедичем и истинным сыном умершего Ивана, князя великого московского, отказался бы он, воевода, от дальнейших дел и возвратился бы от границы назад. Но вместо того, чтобы воспрепятствовать мне в этом начинании, тогда ежедневно все более к нему прибывало людей, народу вашего. И давали ему присягу в знак верноподданничества, и так более убеждали в том польский народ, что он был настоящим наследником вашим. Крепости ему добровольно сдавались, а именно Моравск, Чернигов, Путивль, еще на границе государства короля его милости выходили с хлебом и солью, поступая к нему в подданство, и принимали с благодарностью как государя. Из-за этого и сам он, воевода, еще больше верил — так много ему крепостей покорилось, хотя он даже сабли не вынимал”.

“С какой целью пан воевода посылал за казаками донскими и запорожскими?”

Пан воевода: “Не я посылал, но сам покойный, они сразу, получив его послание, охотно приехали”.

“Почему же пан воевода не интересовался письмами, которые принесли от сенаторов московских под Новгородок?”

Пан воевода: “Интересовался и отписал на них, чтобы те, кого прислали, пригляделись хорошо, и потом я узнавал, действительно ли он настоящий царевич”. “Почему же кровь проливал?”