Дневник Марины Мнишек

Потом люди из народа вашего московского, из разных крепостей, до нескольких десятков человек к нему собрались, и все, как один, утверждали, что это и есть настоящий Дмитрий Иванович, владетельный царевич. Когда с ним к королю его милости приехали, король его милость не утверждал, что это истинный Дмитрий царевич. Но, с другой стороны, он припомнил подобные предивные Божьи чудеса и многие примеры из истории, как на жизнь детей королевских и царских для достижения государства злые люди с разными уловками посягали. Но Господь Бог их чудесно охранял и возвращал им государство. Знал король о злости этого тирана и имел знаки недоброжелательности его — в задержании и в строгом содержании послов своих в течение немалого времени.[200] Раньше тот же Борис нарушил подтвержденный присягой договор, послал в землю королевскую войско свое, крепость князей Вишневецких Прилуки приказал разрушить и сжечь, а людей мирных, не ожидавших нападения и к бою не готовых, мужского и женского пола, и детей малых, всех до 300 человек приказал убить.[201] А к границе велижской, во время работы комиссии, учрежденной по договорам, своих комиссаров не выслав, отправил войско свое на восемь миль за границу королевскую в волость Велижскую. И всею волостью до самого замка хотел завладеть. Таким образом кровь людская должна была литься с обеих сторон по его вине. Также и по другим местам около границы люди московские, по его умыслу, обиды и озорство великие чинили, так что король его милость от жалоб и плача своих людей часто и непрерывно покоя не имел. На эту тему паны сенаторы короля его милости с вами, боярами думными, обменивались письмами.

Тогда, из-за столь неприязненного отношения к нему со стороны Бориса, соблаговолил король его милость решить, что из-за Бориса, человека неискреннего и не считающегося с расположением короля его милости и всей Речи Посполитой нашей, не должен он того Дмитрия сдерживать, ни в тюрьму заключать, ни приказывать его отослать к Борису, что могло быть проявлением доброй и искренней дружбы. Учитывал король также договоры между государями и государствами, утвержденные присягами, которые король его милость как христианский благочестивый монарх с каждым своим соседом привык соблюдать, так что не следовало из-за Дмитрия войны с вами начинать. Пустил он все это на саму волю Божью, считая, что если он настоящий царевич и Господь Бог его чудесно от смерти сохранил, то он легко в столицу своих предков с помощью самого Бога может вступить.

Ни гетманов своих коронных и Великого княжества Литовского, великих[202] и польных,[203] через которых есть обычай у короля его милости, пана нашего, и у Речи Посполитой с неприятелем войны вести, ни войск своих с ним король не посылал. И так этот человек не царевичем, но, скорее, нищим в народе нашем считался. И некоторые ради Бога снабдили его милостыней, как люди христианской веры, что и вы, будучи христианами, привыкли делать по отношению к убогим людям. Другие, например, пан воевода, человек добродетельный и чистосердечный, поверили, будто этот человек истинный царевич. Он дал себя уговорить ему и „москве“, при нем находящейся, и верному небольшому числу людей позволил идти с ним к границам московским. А он и та „москва“ уверяли, что московские люди за границей с хлебом и солью его поджидают и сами с крепостями ему как прирожденному государю будут сдаваться. И если бы этого не случилось (как он уверял), пан воевода сандомирский с теми людьми должен был бы возвратиться от границы, чтобы не нарушались установленные договоры.

Когда пришли к московской границе, московские люди еще перед границей в земли короля его милости поспешили к Дмитрию (как он уверял) с хлебом и солью. Сдались ему Моравск, Чернигов добровольно, чем еще более подтвердили веру у людей, что он настоящий Дмитрий. Поэтому, хотя и были грамоты от имени бояр думных, к панам сенаторам литовским и от имени духовенства здешнего к духовенству коронному, „москва“, которая при том человеке была, приняв его за своего царевича, сделала вид, что те письма посланы от самого Бориса, утаившегося от вас, бояр думных, и духовенства вашего. Поэтому король его милость и паны сенаторы, одному против другого не помогая, также и не препятствуя, издалека за всем наблюдали, дожидаясь, что по справедливости Божьей разрешится дело между ними.