Дневник моего исчезновения

Никто не отвечает. Что тут ответишь? Сложно отрицать тот факт, что захоронение находится в эпицентре всех трагических событий в Урмберге.

Я думаю о девочке. Прошлые события оживают в памяти. Закрыв глаза, я чувствую теплую руку Кенни, слышу звон бутылок в пластиковом пакете. Помню, как листья папоротника щекотали мне бедра, когда я присела пописать, как пальцы трогали белый гладкий предмет, который я приняла за шампиньон.

А теперь еще и это.

Все ниточки ведут сюда – к древнему захоронению посреди леса.

Это должно что-то значить. Но что?

Сванте снимает варежки и прижимает ладони к замерзшим щекам, чтобы согреться.

– Идем! – командует Манфред и идет к трупу.

Мы подходим к трупу по одному, потому что на плитках, разложенных на снегу криминалистами, хватает места только для одного человека. Первым подходит Сванте, потом подзывает Манфреда. Пластиковые плитки прогибаются под нашей тяжестью.

Встав каждый на свою плитку вокруг трупа, мы опускаемся на корточки.

Чтобы добраться до тела, криминалисты спилили ветви и сложили их в кучу в стороне. Рядом лежит брезент, которым они явно накрывали тело, пока спиливали ветки.

Она лежит под елью, отвернув лицо от нас. Руки сложены на груди.

Одежда вся в кристалликах льда. Мертвенно-бледная кожа шеи, рук и ног блестит в ярком свете прожекторов.

Женщина одета в черные спортивные штаны и просторную джинсовую рубашку. На груди – большое темное пятно. Она босая. Длинные седые волосы, судя по всему, достают до талии.

Когда я вижу бесформенное месиво, которое когда-то было ее лицом, у меня слабеют ноги.

Прямо как Кенни.

Рядом с головой лежит камень, тоже весь в крови.

Я отворачиваюсь, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

– Говоришь, судмедэксперт был тут? – невозмутимо спрашивает Манфред.

– Был, – подтверждает Сванте.

– И что говорит?

– Предположительно, жертва убита выстрелом в грудь, а голова позже размозжена тяжелым предметом.

– В таком порядке?

– Да, иначе кровотечение от травмы головы было бы сильнее. Но посмотрим, что покажет вскрытие.

– Хм, – хмыкает Манфред. – И никто не знает, кто она?

– Никто.

Манфред поворачивается ко мне.

– Ты ее не узнаешь? Она не из Урмберга?

Я заставляю себя посмотреть на труп. На волосы, разметавшиеся по снегу. Гоню прочь воспоминания о Кенни.

Женщина в снегу мне незнакома.

Несмотря на то, что черты лица разобрать невозможно, я уверена, что эта женщина не местная. Я знаю всех в округе.

– Она не из здешних мест, – говорю я и пытаюсь осознать невероятное: два трупа найдены на одном и том же месте с интервалом в восемь лет.

– Нашли гильзы? – спрашивает Сванте Манфред.

– Ранение в груди явно от огнестрельного оружия, но мы не нашли ни патронов, ни гильз.

– Может, случайная жертва охоты?

– Маловероятно, что эта женщина бродила босиком по лесу и случайно попала под охотничьи пули.

Сванте усмехается своей шутке. Но смешно только ему.

– А что с оружием в этих местах? Много охотников?

Сванте смеется еще громче. Я его понимаю. Своими вопросами Манфред выдал, что ничего не знает об Урмберге.

– Если бы мне давали тысячу за каждое ружье, спрятанное в этих избах…

Манфред кивает. Склонив голову на бок, рассматривает тело.

– Лицо сильно повреждено.

Я заставляю себя проследить за его взглядом. От лица ничего не осталось. Одна бесформенная красная масса. Вместо глаз – замерзшие красные колодцы.

Меня шатает. Голова кружится. Во рту сухо. Я сейчас упаду.

Манфред хватает меня за плечо:

– Даже не думай блевать здесь.

– Я в порядке.

Я не в порядке, но не могу признаться в этом Манфреду. Это ведь то, чего я хотела, – ловить настоящих преступников, расследовать самые тяжкие преступления.

Но я не представляла, что все будет так.

Одно дело видеть трупы на фотографии или на столе в морге, где не осознаешь весь ужас случившегося.

И совсем другое – видеть труп на месте преступления.

Я бросаю еще один взгляд на женщину. На кровавое месиво на месте лица. Вижу кусок коры, торчащий из этого месива.

Мысли о Кенни возвращаются, а с ними – тошнота.

– Никому не пожелаешь такой смерти, – констатирует Сванте.

Мы с Манфредом молчим, но я думаю, что Сванте прав.

Это так ужасно, так несправедливо. Это против природы.

Женщина на земле не старая. Она прожила бы еще много лет, если бы кто-то не счел себя вправе отнять у нее жизнь.

Она была чья-то дочь, возможно, мать и сестра.

А теперь она никто, замерзший труп под оголенной елью.

Снег усилился. Снежинки танцуют в свете прожекторов.

Поляну озаряет вспышка.

– А что известно о ходе событий? – спрашивает Манфред, с трудом выпрямляясь.

Плитка дрожит, я боюсь, что она треснет под его тяжестью.

Сванте тоже выпрямляется. Мы следуем его примеру.

– Скорее всего, сперва ее застрелили, а потом затащили под ель. После этого разбили лицо. Предположительно вот этим камнем.

Мы смотрим на камень – размером примерно с грейпфрут – рядом с головой.

Еще одна вспышка.

– Любопытно, – протягивает Манфред.

Я жмурю глаза, но картина трупа впечаталась в сетчатку. Невидящие глаза смотрят на меня.

– А что со следами? Видно, откуда пришла жертва или убийца?