Восемьдесят девятое шоссе: возвращение
Всего пара слов: я сижу рядом с Купом у него в машине, мы едем на карьер, и даже не знаю, как это описать, но я смотрю на Купа, и ветер треплет его волосы, и мои, и мы едем без музыки, только стрекот сверчков, да шорох листьев, да скрежет шин, и Куп просит отложить телефон – я сейчас, только допишу, чтобы ты всегда это помнила, Сэм-из-будущего.
Куп спит рядом со мной на расстеленном на земле одеяле.
Мы лежали бок о бок, рассказывали друг другу смешные истории, а когда их запас иссяк, нам обоим стало нехорошо, неуютно, не так, как обычно. Сверчки смолкли. Плюхались в воду лягушки. Куп спросил: можно тебе кое-что сказать?
И я ответила: да, говори.
Он сказал, что не требует от меня ответа, просто больше не в силах скрывать, особенно после недавних событий.
Он перекатился поближе, от него пахло клубникой. Лягушки разошлись еще пуще. Я хихикнула от неловкости, и он спросил: ты что смеешься?
Потому что мне неловко.
Почему?
А тебе разве нет?
Да, но я-то знаю, отчего мне неловко. Как, по-твоему, отчего?
Не знаю, ответила я, но догадываюсь – возможно, и у меня та же причина.
Ну тогда, сказал Куп и приподнялся на локте, и посмотрел на меня, и мы уже не говорили глядя в пустоту. Он несколько раз порывался что-то сказать, но не решался.
У меня к тебе чувства, произнес он наконец.
Вот как?
Больше, чем просто дружба.
До чего же странно: не представляешь, что такое любовь, пока не полюбишь сам, и тогда – ах, вот она какая! Она, оказывается, была с самого начала! Будто только что разглядел картинку в книге с оптическими иллюзиями. Она была всегда. Когда я брала его за руку. Когда он сидел напротив в студии керамики, не спуская с меня глаз. Когда мы играли в великанов.
Говорить об этом не обязательно, продолжал Куп. Я просто хотел, чтобы ты узнала.
Ничего. Хорошо, что сказал.
Куп снова сглотнул, прикоснулся к моей щеке, но тут же убрал руку. Лучше бы не убирал.
И у меня к тебе, похоже, тоже, – призналась я.
И давно у тебя началось? – спросил Куп.
Только что, в моей комнате, – объяснила я. – А у тебя?
С двенадцати лет, – ответил Куп.
И до сих пор? – спросила я и придвинулась ближе.
До сих пор, – сказал Куп. – А ты в своих уверена? – спросил он.
Уверена, – подтвердила я.
Я люблю тебя, Сэмми, – сказал он. – Давно уже люблю.
Я тебя тоже люблю.
И когда мы говорили, наши губы почти соприкасались, и до поцелуя нам оставалось совсем чуть-чуть, а когда мы и вправду поцеловались, то мне казалось, будто я пью теплый мед и вокруг тоже разливается мед.
Куп положил руку мне на живот, чуть ниже ребер, и рука его скользнула вверх, и я ощущала каждый миллиметр, и в очередной раз удивилась, как может мозг работать так четко и при этом медленно.
Мы легли так, что я оказалась сверху, и мои волосы упали ему на лицо, он их откинул, а я поцеловала его в шею, и он уложил меня на спину, и тоже поцеловал в шею, а потом стал целовать полоску кожи между рубашкой и джинсами, а потом расстегнул мне джинсы, и дальше – больше, больше, больше.
Когда Куп меня ласкал, я будто взбиралась по крутым ступеням, и запыхалась, и Куп спросил, все ли в порядке, продолжать ли, и я ответила: да, еще! Внезапно я очутилась на самой верхней ступени. Я догадалась по чувству там, внизу, по силе сравнимому с болью, но по сути оно прямая противоположность боли – как будто пальцы Купа включили у меня внутри фотовспышку, яркую, горячую, стремительную – вроде и ждешь ее, и все равно вздрагиваешь от неожиданности.