Дневник Монстра. Том 2

Вышел на улицу, слишком холодно, больше часа на улице решил не оставаться. Быстро вернулся в дом. Переступил порог и услышал, как крохотные лапки бегут меня встречать. Сердце вдруг предательски защемило. С чего бы? Думаю, стоит заняться дневником деда и уже окончательно его перевести. Сделаю это сегодня. Сейчас.

«1941.

За тот год, что я находился в Аушвиц, я уяснил две вещи: первая – правила и устав, написанные для администрации и служащих тут, не работают. Вообще. Например, согласно им, охрана лагеря не могла убивать или истязать людей просто так. На то должна была быть особая причина. Но этих причин не было. Надзиратели избивали пленных до полусмерти просто за то, что на них не так посмотрели. Первое время, я вмешивался в подобное. Мое положение в лагере позволяло мне делать это, однако, это было настолько распространено, что со временем я понял, не важно сколько раз я вмешаюсь, все эти люди покойники, просто потому, что они попали сюда. Мест не хватало, заключенных расстреливали тысячами. В октябре, меньше недели назад, рядом началось строительство Аушвиц II. Это был уже не трудовой лагерь. Каждый это понимал. Вторая вещь, в которой я убедился – мы тут цари и боги. За то, как пленные вели себя, мне было их даже не жаль. Огромное количество людей, по большей части поляки, евреи, цыгане все они принимали нашу власть. К ним не осталось и малого уважения, они были тише скотины и спокойно шли на расстрелы. Иногда к нам попадали пленные русские, и вот тут начинались проблемы. Они не хотели сдаваться до последнего. Часто их отправляли на пытки в блок 11, но даже там они не ломались. Мы все равно убивали их, но в них была гордость. В них была уверенность в победе, в том, что они делают. А что делаем мы? Уверен ли я в политике партии так же, как эти люди? Мне становилось не по себе, когда я видел их. Ведь в эти моменты я отчаянно понимал, мы проиграем. В нас не было стойкости, у нас была власть, но не над русскими. Вся Европа покорилась нам за несколько недель, но СССР отстаивает каждый метр земли поливая его литрами крови. Мы продвигаемся медленно и даже взятие Москвы не приблизит победу. Нужно уничтожить каждого русского, только тогда можно говорить о завершении войны.

Каждый воскресный вечер я писал письма Марте. Рассказывал ей, что происходит тут. В последнее время она почти перестала отвечать. Не знаю, с чем это связано. Может не стоило рассказывать ей все подробности своего пребывания тут. Все же Марта и Эверт были правы. Это тревожит меня. Но сейчас я бы хотел записать сюда другую историю.»

Черт, она довольно длинная, не хотелось бы начинать ее в ночь. Пожалуй, продолжу завтра.

8.12.2000

Отложить до утра было верным решением. Еще вечером я заметил, как резко переменилась погода. Нерушимое спокойствие города было нарушено звуками завывающей метели. Пошел сильный и мелкий снег, ветер носил его над землей, закручивая в ледяные вихри. Стекла в окнах дребезжали. Писать что-то в такую погоду было нереально. Помимо всего прочего дома стало еще холоднее. Очевидно, центральное отопление не справлялось со своей задачей. В этом городе вообще никто не справлялся со своей работой. Кроме меня, разумеется. О последней моей вылазке так ничего и не слышно. Может снова устроить нечто масштабное? Расшевелить майора. Я подумаю об этом, а пока еще один кусок дедовского дневника.

« 1941. Зима.

Я прошел по мрачным дорожкам Аушвица. Холодно. Снег практически полностью вытоптан. Направляясь в 11 блок, я не хотел туда идти. Не потому, что мне не хотелось видеть живые трупы, измученные тяжелым трудом и опытами местных светил медицины. Нет. К такому зрелищу я привык и был бы удивлен, если бы моему взгляду предстало что-то другое. В это день я шел чтобы зарегистрировать другого узника. Предателя. Мне не хотелось его даже видеть. Он был одним из нас. До недавнего времени. Однако было любопытно узнать причину, ради чего…

Мне любезно предоставили кабинет в блоке смерти, как его называли в лагере, и привели заключенного.

Габриэль Штейн. Высокий светловолосый мужчина, крепкого телосложения. Еще неделю назад его боялся весь Аушвиц. Заключенные даже не поднимали головы в его сторону, солдаты сторонились и старались не пересекаться с ним взглядом. Палач. Такое прозвище он имел. Я сам не раз останавливал его, когда он ради забавы травил заключенных собаками, например. Габриэль занимался расстрелами и проводил казни. Массовые. Его арсенал способов убийств был крайне разнообразен. Иногда попадало и его подчиненным, в основном когда Штейн мог решить, что кто-то выполняет работу не качественно или проявляет жалость к узникам. И вот теперь, он сидит закованный передо мной. И даже не за все те зверства, что он тут творил, я бы сказал в этом Хесс его даже поддерживал, а за связь с не арийкой. Сделал то, чего не ожидал никто. Я должен был записать показания. Он ничего и не утаивал – знал, что его убьют. И был доволен, тем что сделал.

– Габриэль. Не под запись. Объяснись.

– Что ты хочешь услышать? Мне нечего скрывать.

– Я не понимаю почему…