Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2

Ужасные дела творятся в Москве! Хроника происшествий полна сообщениями о грабежах и убийствах. Из конторы Иваново-Вознесенского текстильного треста украдено мануфактуры на 180.000.000 р., в некоторых местах грабители сняли с проходящих одежду, часы, кольца, отняли деньги, — сопротивляющихся поубивали или ранили. Со склада «Обиход» в Лубянском пассаже увезли кипы полотна. Ограблено несколько квартир на десятки и сотни миллионов. В темных переходах, в задних дворах, на черных лестницах находят трупы людей, конечно, тоже ограбленных. В столовой на Самотеке ворвались вооруженные бандиты и, приказав поднять руки, похитили 160.000.000 р. А то и так: ворвутся в квартиру, убьют кого-нибудь, а ничего не утащат — что-то помешает. В детском доме № 33 похищено продуктов на 214.000.000 р. В Грохольском переулке — мануфактуры на 250.000.000, в Драматическом театре — бутафории на 2 млрд., в квартире Лилова на Сивцевом вражке разного имущества на 1,5 млрд. Жутко перечислять! И каждый день такие сообщения. Положение настолько серьезно, что Президиум Московского совдепа постановил образовать немедленно чрезвычайную сессию революционного трибунала, которая должна дела о бандитских нападениях рассматривать не позднее 48 часов по задержании обвиняемых, а приговоры, вплоть до расстрела, приводить в исполнение немедленно по вынесении.

Долгое время за Ленина декреты подписывал Цюрупа, а о Ленине болтали, что он «пьет горькую», или «с ума спятил», и находится в санатории или в психиатрической больнице. Наконец, в газетах за 8-е марта появилась его речь, произнесенная им 6-го марта во фракции съезда металлистов. Там он действительно говорит о какой-то своей болезни, связывая сообщение о ней с намерением лично поговорить в Генуе с Ллойд Джорджем. И вот что говорит: «Я надеюсь, что этому не помешает моя болезнь, которая несколько месяцев не дает мне возможности непосредственно участвовать в политических делах, и вовсе не позволяет мне исполнять советскую должность, на которую я поставлен. Я имею основание рассчитывать, что через несколько недель я смогу вернуться к своей непосредственной работе.» А сказать Ллойд Джорджу он хочет, как Столыпин: «Не запугаете», мол. И даже намекает, что в случае чего повоевать можем с Европой и Америкой. И что, дескать, такую войну «еще раз вынесем, попробуйте только это попробовать». А затем Ленин заявляет, что «отступление, которое мы начали, мы уже можем приостановить, и приостанавливаем. Достаточно.» (Отступление — это «новая экономическая политика».) Дальше он отметил (замеченное и мной, каково!?) стихотворение Маяковского и говорит, что оно «совершенно правильно рисует работу русского человека, который по-прежнему Обломов». Обломов, — говорит Ленин, — остался, и надо его долго мыть, чистить, трепать и драть, чтобы какой-нибудь толк вышел. И Обломова он видит в своих коммунистических рядах. И это, по его заключению, «самый худший у нас внутренний враг», т. е. тот коммунист, который сидит на ответственном посту. «Он не научился бороться с волокитой, он не умеет бороться с ней, он ее прикрывает.»

Неправильно, вероятно, переданная в газетах речь Ленина мало говорит уму и сердцу, и можно догадываться только, что Ленину надо было «показаться» народу после разговоров о его запое или душевной болезни, сообщить, что он сам поедет в Геную, что уступок он делать не намерен, что новая экономическая политика не дойдет до капиталистической и что надо как следует «почистить» тех коммунистов, которые ведут теперь экономическую политику. Среди всего этого досталось буржуазным правителям и вообще империализму. Он видит, что там дело швах; дело пропащее, и конец не за горами.

В этих же газетах, где красуется речь Ленина, сообщают, как богатеют американские буржуи. Там есть сорок семейств, обладающих каждая 100.000.000 долларов, более сотни имеют каждая 50.000.000, более 300 — каждая 20.000.000, а есть и такие: Джон Рокфеллер обладает состоянием 2,5 млрд. долларов, Асторы, Дюпоны, Гугенгеймы, Вандербильды — по 500.000.000, и т. д.

Пишут еще очень «богато» и о новом Папе, и вообще о завоеваниях католической церкви. Мировое значение и влияние Папы «особенно усилились в последнее время». Усилились, оказывается, потому, что «мировая буржуазия стала искать точку опоры для борьбы с рабочим классом. Учитывая по-своему события, буржуазия принимала повсеместные революционные вспышки как следствие того, что массы вышли из повиновения своим вековым господам. Лучшее средство опять набросить ярмо на массы — это религия. И вот буржуазия, в свое время боровшаяся с духовенством и вышедшая из этой борьбы победительницей, увидела в нем своего союзника в борьбе с пролетариатом.»

(Вот так же и наши умники-кадеты: Распутин, монастырские доходы, заработки митрополитов и т. п., по их словам, несчастья русского народа, а дальше-то оказалось, что русский человек и был «народом» только тогда, когда попов не угнетали, а потом сделался «шайкой».)