Дневник москвича. 1920–1924. Книга 2

Еще до оглашения этой бумаги была уже положена резолюция председателей Рупвода и продколлегии «передать ее для разбора участковой Транспортной Чрезвычайной комиссии», а по оглашении выступил член коллегии Суворкин и сказал на манер Сквозник-Дмухановского: «А подать сюда этого бумагомараку». Тут выступаю я и заявляю, что эту бумагу, подписанную сотней грамотных людей, составил я и подписал первым тоже я. Надо же кому-нибудь писать и подписывать первым. Затем получился форменный скандал. Владыка продотдела, хамоватый тов. Фанталов назвал меня «смутьяном», «человеком, потерявшим голову», а председатель коллегии Козлов, недавно только сделавшийся «партийным», объяснил собранию, что это не простая жалоба, а «декларация, с которой обыкновенно выступают меньшевики» (тут меня подмывало крикнуть «держи правее»), но меня почему-то в такую, собственно трагическую для меня, минуту осенило юмористическое настроение, и я сказал, что вы тут, товарищи, побеседуйте на эту тему, а я пойду готовиться домой к обыску и в Бутырки. Меня проводили громом аплодисментов, а через неделю на следующем общем собрании в числе 141 человека избрали единогласно членом товарищеского дисциплинарного суда. Другие 4 кандидата, более желательные райкомводом и коллегиями, блистательно провалились. С этого дня я сделался популярнейшим лицом у своих сотрудников, а у Козлова, Суворкина, Фанталова и К° — заклятым врагом. Не так Чрезвычайки боялся, как их собственной физической молодой силы. Изобьют, мол, дьяволы! Но вдруг — телеграмма из областного управления за подписью Российского в Главводе с представлением меня в управляющие Рупводом (или, по-новому, Транспортной конторой), и началось дефилирование передо мной вчерашних врагов. Ну как тут не вспомнить незабвенного Михаила Евграфовича: «У нас нет середины, либо в рыло, либо ручку пожалуйте.»

Затем зовут меня в Главвод. Не спеша, но предварительно побрившись, иду туда. Привели к Гр. Вас. Кожевникову. Спрашивает меня, как я отношусь к предстоящему назначению. Указав ему на возможность «палок» со стороны «бывших», на бессильность управляющего улучшить продовольствие для всех сотрудников в одинаковой степени, на «дежурность» работы (управляющего) — будут ломаться пароходы, тонуть гусяны, рушиться постройки, начинаться забастовки (с голода), и т. д. — а мне в эти моменты надо дрова колоть или воду носить, ибо этот высокий пост не дает мне ни лакея, ни денщика, ни кухарки. Обрисовав ему, кроме того, мой добродушный, жалостливый и нерешительный характер и напомнив, что в старых приемах управления были и гнев и милость, я уговорил Григория Васильевича, чтобы он заменил меня другим «спецом». Я и вам повторяю все это убежденно, ибо учитывая «единоличие», считаю его известным этапом по направлению к истинному делу, но предвижу, что мы еще дождемся и такого «этапа», когда фанталовы и суворкины сами запросят пардона и скажут «батюшка, ослобони!», а сейчас им еще уходить очень не хочется. Что они потом и доказали, о чем речь пойдет сейчас же.