Дневник москвича. Том 1. 1917-1920

«Мы хотим и мы добьемся, чтобы никто не смел считать Российскую державу на втором месте в хоре мировых государств… Мы милости не просим и в снисхождении не нуждаемся… Мы душу свою убьем, но государство спасем.» Это сказано при рассуждении смертной казни не только на фронте, но и в тылу.

«Вся армия, независимо от чина и положения, должна являть собой образец дисциплинированности и подчинения младшего старшему, а всех — власти верховной.»

Потом говорил министр внутр. дел Н. Д. Авксентьев. Ничего нового, ничего яркого, ничего утешительного. После него С. Н. Прокопович нарисовал «грозную картину экономического положения» и закончил приглашением капиталистов «отказаться от излишних прибылей, а рабочих — от излишнего отдыха. Спасение России — в общих жертвах.»

Министр финансов Н. В. Некрасов много сообщил для всех нас «поучительного». Долгу на 1 января 1918 года — 15 млрд. «Ни одно царское правительство не было столь расточительным, столь щедрым в своих расходах, как правительство революционной России.» «В 1914 году выпускалось 219 млн. бумажных рублей, в 1915 — 223 млн., в 1916 — 290 млн., в первые два месяца 1917 года — 423 млн., а с 1 марта по 16 июля — 832 млн. То расходование средств, которое было до сих пор, нам не по карману… Комиссия по вопросу о солдатских запасных пайках предъявила министерству финансов требование, исчисляемое суммой 11 млрд. р. в год… Новый революционный строй обходится государственному казначейству гораздо дороже, чем обходился старый строй… Расходы продовольственных комитетов по их организации достигнут 500 млн. в год, земельных комитетов — 140 млн. в год. По одному только Путиловскому заводу на повышение заработной платы нужно до 90 млн. р. до конца года.» Поступления государственных доходов упали: земельные налоги — на 32 %, с городского недвижимого имущества — на 41 %, кварт. — на 43 %, военные — на 29 %, промысл. — на 19 %, выкупн. плат. — на 65 % и т. п.

Первый день совещания закончился приветственной речью от «гостеприимной Москвы» городского головы В. В. Руднева. Отмечают, что ему аплодировали; а я думаю, не иронически ли? За трамвайную забастовку следовало бы свистать ему, а не аплодировать.

Сегодня общего собрания нет, и происходят в разных помещениях групповые совещания.

15 августа. Ходил на Красную площадь посмотреть на Крестный ход и молебствие по случаю открытия всероссийского Церковного Собора. Тысячи хоругвей, сотни священнослужителей в золотых ризах, торжественный звон по всей Москве, и все это под куполом жаркого ясного дня. Зрелище великолепное и умилительное, но, к сожалению, оно не привлекло несметных толп народа. Не то ему теперь нужно — не хоругви, а красные флаги ведут его за собой. И это очень грустно: сердца грубеют, развивается эгоизм, исчезает красота жизни.

Прошел обратно мимо Большого театра. Он окружен солдатами: там продолжается Государственное Совещание. На площади народа очень мало; или поумнели, или охладели ко всему — к Церкви, к Москве, к Революции, к Войне, к Керенскому.

Вчера выступили с речами В. Д. Набоков, Ф. А. Головин, Ф. И. Родиче в, Г. А. Алексинский, А. И. Гучков, Л. Г. Корнилов, Каледин, Архиепископ Платон, Н. С. Чхеидзе, Мартюшин, Д. Д. Гримм, В. В. Шульгин, В. А. Маклаков, И. Г. Церетели, П. Н. Милюков, М. В. Родзянко, и др. От пышной речи Керенского не осталось уже никакого впечатления; в речах других одно опровергнуто, другое осмеяно, третье обложено недоверием. В контру крылатым словам произнесено множество слов еще крылатее, и получилось то, что в пору сказать по-толстовски: «А ен все терпит», то есть русский человек.

А что говорил Верх. Главнок. Корнилов, приехавший из Ставки на один только день, так это можно уподобить какому-нибудь легендарному «плачу Ярославны». Армия развращена духовно и нравственно, в почти безнадежной степени, она уже начинает голодать, и страшна не только сама война, но и приближающийся конец ее. От демобилизации ожидаются кровавые, кошмарные эксцессы.

Молиться нужно, а не совещаться, не речи красивые говорить. Ни Керенский, ни сотни гениальных людей нам уже теперь не помогут. Что-то страшное пишут и говорят о Казани. Какой-то там грандиознейший пожар.